"Милош Урбан. Семь храмов " - читать интересную книгу автора

гостя. И произнес следующее:
- Матиаш Гмюнд.
Великан приблизился ко мне и с улыбкой протянул руку. Она оказалась
тяжелой, как камень, но пожатие было мягким, от ладони исходил жар, который
почему-то успокаивал. Эта самая рука сразу будто заговорила со мной, я
прямо-таки слышал, как она сказала: со мной тебе ничто не угрожает.
- А это мой товарищ, - кивнул Гмюнд по направлению к двери, - господин
Раймонд Прунслик.
Я повернулся и протянул руку странному человечку, который впустил меня
в кабинет. Внезапно он подскочил ко мне и хлопнул по ладони так, что я ее
отдернул. Человечек рассмеялся, судорожно повел боками и заявил:
- Давайте договоримся: в армии меня называли Раймондом, но для вас я
всегда - господин Прунслик.
- Швах, - с трудом выдавил я из себя свою несчастную фамилию, делая
вид, будто даже не догадываюсь, что коротышка вдобавок ко всему еще и
помешанный. У него явно было неладно с тазобедренными суставами, потому что,
хотя ноги его стояли ровно, верхняя половина тела сильно клонилась влево, а
маленькое круглое брюшко торчало вперед, как у беременной женщины. Сначала
весь его вес был перенесен на левую ногу, но, представившись, он переместил
его на правую, склонившись вперед и выдвинув правый бок. Опущенные руки он
сжимал перед собой - точно стыдясь или притворно скромничая. Впечатление
хрупкости его телесной конституции несколько скрадывали накладные плечи у
пиджака и яркий галстук: с ослепительно-красного фона на меня хмуро
поглядывали сплетавшиеся в симметричный узор морды каких-то хищных зверей.
Самым примечательным в облике Прунслика были его волосы, которые я на
улице принял за шапочку. Шевелюра полыхала, как огонь, и формой напоминала
своего владельца: внизу короткая, а на макушке более длинная, она
заканчивалась острым хохолком, пребывавшим в неустанном движении. Глаза у
него оказались синие, прозрачные, точно стеклышки оконных витражей, нос был
ровный и усеянный светлыми, как у ребенка, веснушками, рот беспокойный,
кривившийся в то и дело сменявших друг друга усмешках. Возраст его, как и у
Гмюнда, определить было трудно, но все же мне показалось, что он несколькими
годами моложе своего спутника.
- Садитесь... коллега, - неуверенно предложил мне Олеярж и указал на
стул. - И вы, господа, тоже.
Ему явно было не по себе, и скрыть это он не мог. На лбу у него
выступили капли пота.
Усевшись, я посмотрел в окно, занимавшее целую стену и прикрытое
жалюзи. Этаж находился выше уровня окрестных крыш, а кабинет глядел на
северо-запад. Жалюзи были тут вовсе не нужны. Я вспомнил об ушах Олеяржа и
догадался, что он предпочитает полумрак. Из окна открывался вид на
остроконечную башню храма Святого Штепана, жемчужину чешской новоготики, для
которой были столь характерны эти четыре маленькие башенки и четыре башни
побольше, украшавшие мощную главную. Башня вырастает прямо из фронтона,
портал у ее подножия служит входом. Верхушка увенчана королевской диадемой -
в знак того, что храм велел возвести сам государь. Только что прошел дождь,
и корона ослепительно сверкала над городом. Четырехгранную башню я видел с
угла, одни ее часы показывали четверть четвертого, вторые - без пяти
двенадцать.
- Дорогой коллега, может, вы и не поверите, но господин Гмюнд -