"Глеб Иванович Успенский. Теперь и прежде" - читать интересную книгу автора

которым я привел выше, недавно сменен обществом раньше срока. Еще бы
годик, и он был бы "на самом лучшем счету" - так он усердно "приставлял" в
волость и до такой степени относился к народу "без внимания".
Замечательно, что когда я спросил его, кто подвел под него интригу -
старик или молодой, то он с огромным негодованием ответил:
- Молодой, пес его дери!,.
И прибавил:
- Ну да я всех их разыщу. Погоди!..
А и самому этому человеку нет сорока лет. Он молод, силен, здоров,
умен, но есть в нем какое-то невольное стремление отделиться от мужиков...
Крестил его, извольте видеть, какой-то высокий сановник, случайно
заехавший в ихнее место на охоту, крестил, подарок сделал и точно печать
наложил: не может мужик не считать себя чем-то особенным. Наконец вот еще
любопытная черта. В старостах он не пробыл и года; до этой должности он
был простой мужик и рыболов. В течение нескольких месяцев начальствования
ему попали земские деньги на овес: он не утаил их, роздал всё, как
следует, но он их только подержал у себя (буквально) лишнюю неделю и вот
теперь, посмотрите, выходит в капиталисты. Покупает "у мужиков" солому по
15 копеек за пуд, а продает по 35 копеек. Стал отправлять вагоны в
Питер... Недавно отправил шесть вагонов (обертывать бутылки иностранных
вин). И я уверен, что угроза его односельчанам, выраженная фразой:
"Погоди, я их всех найду!" - осуществится... С другой стороны, я тоже
знаю, что и односельчане тоже не дремлют и тоже произносят кое-какие фразы
насчет этого нарождающегося купца, бормочут что-то насчет "произведем",
"так ты и выскочил в купцы..." Но чем все это кончится, не знаю.
Прошу читателя извинить меня за это длинное, прямо к делу не
относящееся, отступление и возвращаюсь к соображениям по поводу телесного
наказания. Не раз я становился в тупик перед этим явлением. Я никак не мог
понять, каким образом можно положить на пол, раздеть и хлестать смородиной
вот этого умного, серьезного мужика, отца семейства - человека, у которого
дочь невеста.
- Да неужели же их силой кладут на землю? - спрашивал я у того же
старосты, который готовился быть на хорошем счету.
- Кое - силом валят, кое - сами ложатся. Вот ноне (когда секли тридцать
человек) сами всё...
- Да неужели это правда?
- Да чего ж мне лгать-то? Так один по одному и ложатся.
Впоследствии я понемногу ознакомился с теми гнуснейшими,
своекорыстнейшими побуждениями, которые де;,ств) ют в этой, ничего
хорошего не обещающей, свалке. Увидел много самой звериной злости,
прикрывающейся законом, но в то же время я узнал, что и не звериная
злость, обыкновенно скрывающаяся, и не насилие прямое и грубое да:эт
одному человеку право бить другого, а хозяйственное доводы. Староста
"приставляет" мужика к розгам не за то, что хочет ему отомстить за обиду
(он об этом умолчит), а за то, что тот не внес шести рублей, тогда как мог
бы внести. В правлении, где решают число ударов и где человек
приготовляется раздеваться, вы слышите разговоры о сене, которое продано
за столько-то, упреки, что из этих стольких-то рублей пропито больше, чем
следовало.
- Сено теперь сорок пять копеек, это нам известно! - кричат судьи. -