"Глеб Иванович Успенский. Письма из Сербии" - читать интересную книгу автора

шлепать по грязи и мокнуть на дожде. Среди такой-то безотрадной обстановки
было поистине удивительно встретить двух россиян, которые как будто совсем
не замечали, что тут такое делается. Это были певчие, тоже возвращавшиеся
в Белград. Спокойно сидели они у столика в одной кафане, пили вино,
говорили о своих делах.
- Вот часы выменял... - говорил один басом.
- Много ли дал?..
- Сам взял придачи дукат.
Рассматривают часы, хвалят.
- Куда вы едете?
- Да вот, велено здесь ждать! - весело, точно дети беспечные, отвечали
басы - и, казалось, ждать для них - уже само по себе препровождение
времени.
- Вот оцените часы, господа!
Точно никакой толкотни, ничего возмутительного, словом - ничего ровно
кругом их не было, так были они спокойны, так спокойно попивали винцо и
говорили о своих делах.
Ближе к Парачину поток людей, стремившихся туда и оттуда, шел буквально
во всю ширину дороги. Целые ряды телег, запряженных волами и нагруженных
разным скарбом, плелись в глубокой грязи по краям дороги; стада свиней и
овец, которые переселенцы вели с собой, заставляли нашу колу поминутно
останавливаться, и последнюю станцию, от Чуприи до Парачина, всего верст
восемь-девять, мы ехали по крайней мере часа два, и с каждым шагом вперед,
в эту все более и более беспорядочную массу людей, телег и животных,
терялась и потребность и возможность сообразить - что такое это творится?
Лошади шли и люди плелись туда, куда их вели ноги, словом - всякий
двигался туда, куда его двигали, чувствуя, что ни соображать ни хотеть
поступить так или иначе для него нет возможности.
Такое поистине бессмысленное положение увеличилось во сто раз, когда
мы, наконец, въехали в самый Парачин.
Здесь волны народа, напиравшего в Парачин со всех сторон, бурлили как в
омуте, и никто не знал, куда идти, что делать, куда ехать, а ехал, погоняя
лошадь, и шел туда, куда его несло... Не думайте, что в этом омуте, в этой
толкучке участвовало что-нибудь вроде страха или раздражения - ничего
подобного не было; была потеря всякой возможности о чем бы то ни было
думать, что-нибудь чувствовать или о чем-нибудь говорить: стоит человек,
стиснутый со всех сторон толпою, и ровно ни о чем не думает, словно чего
ждет; толкнула его толпа, которую толкнула телега, - - пошли, и стоявший
тоже пошел, и идет до тех пор, пока другая толпа не повлечет его назад.
Терялось даже сознание, что надо есть, спать: всякий вспоминал об еде,
наткнувшись на съедобное, о сне вспоминал только тогда, когда ноги
заносили его куда-нибудь в совершенно чужой дом, в чужую комнату, к чужой
постели...
Представить всю стихийность этой наполнявшей Парачин толпы я не берусь.
Добрые пять часов по приезде в Парачин находился я в этом удивительном
состоянии - без всякой воли и желания двигаясь то туда, то сюда, ничего не
желая и ничего не видя. Только случайно занесенный в какую-то комнату, где
была толпа русских, я стал приходить в себя и задумался о своем приезде в
Парачин. Когда я ехал, мне что-то было нужно; теперь я решительно не мог
припомнить, зачем я приехал, что мне нужно и что такое творится.