"Лев Васильевич Успенский. Записки старого петербуржца " - читать интересную книгу автора

восемь коротких месяцев - и залпом "Авроры" означился рубеж новой эры... А
1924 год и кончина Ленина? А годы пятилеток? А величайшая трагедия и великое
торжество нашей Отечественной войны, с блокадой Ленинграда, с подвигом
Сталинграда, с Советской Армией в Берлине! А первый спутник в просторах
космоса на моем пятьдесят седьмом году... А тот день, когда все мы, и я,
шестидесятилетний (шестидесятиоднолетний, но так не говорят), увидели на
экранах телевизоров "гражданина Советского Союза Юрия Алексеевича Гагарина",
идущего по красному ковру славы и почестей, превосходящих славу Христофора
Колумба и Фернандо Магеллана и честь, оказанную им?
И все это я видел своими глазами... Так ведь, пожалуй, - надо писать!

Ровесники
Человеческая натура устроена причудливо. Из общего круга людей она -
может быть, и без достаточных оснований - выделяет с особой приязнью,
казалось бы, случайные группки: тех, кто родился и живет в одном селе или на
одной улице с тобою, тех, кто учился в одной школе, а еще лучше - в том же
классе, что и ты, соучеников. Тех, наконец, кто пришел с тобой в этот мир в
одном году - одногодков, ровесников.
Я встречался на моем веку со многими своими одногодками (ох, сколько из
них - Всеволод Вишневский в том числе - уже никогда не пожмут моей руки!).
Мы, видя друг друга, каждый раз улыбались приязненно: как же! Ровесники! В
девятисотом родились!
И вот в сороковом году, накануне нового рубежа нашего века, мне пришла
в голову странная идея: если существуют мои одногодки, то должны же
существовать а "однодневки". Те, кто появился на свет в один день сo мной.
Должны или не должны?
Есть полезнейшая, хотя порою немного жутковатая, наука - статистика.
Стоило обратиться к ней с вопросом, она ответила с совершенной точностью:
"Милый, не заносись со своей исключительностью! Ничего в тебе
исключительного нет. В один день с тобою, согласно данным о рождаемости, на
территории Европейской части тогдашней Российской империи "разверзли ложе
сна" своих матерей столько-то - ну, скажем, две тысячи двести - мальчишек
и девчонок. Данных по Сибири и Дальнему Востоку у нас для того времени
нет..."
Две тысячи двести абсолютных сверстников! Вот это да! А много ли среди
них пришлось на Санкт-Петербург? С этим дело оказалось проще: данные по
столице были более точными. В Санкт-Петербурге в среду 27 января 1900 года
закричали "ува-ува", засучили ножками, стали беззубыми ртами ловить воздух
первой своей зимы сто пятьдесят семь младенцев, и я в том числе.
Остановиться бы мне на этих приятных сведениях: вон сколько у меня их,
моих "земляков во времени". Но, увы, я человек дотошный. И пало мне тогда на
ум задать следующий вопрос: а сегодня, в тысяча девятьсот сороковом году,
многие ли из них будут праздновать, в тот же день, что и я, свое
сорокалетие? Если бы оказалось возможным пригласить всех на такое торжество,
сколько бы нас собралось?
Знаете ли вы, что в статистике и демографии именуется "таблицами
дожития"?
Как только мы, "девятисотники", открыли глаза в новом для нас мире (да
нет, я путаю: задолго до того, как это случилось!), статистика уже составила
на нас всех эти чертовы, отдающие прямо-таки колдовством и черной магией