"Лев Успенский. Братски Ваш Герберт Уэллс" - читать интересную книгу автора

Эразм - "Похвалу глупости", пока ханские баскаки собирали дань с наших
прадедов.
Все родственней и дороже становилась нам великая культура, заложенная
Грецией и Римом. Сотни лет мы держали ее на плечах, как Атлант свод
небесный. Мы строили ее на равных правах, - мы с нашим "Словом о полку", с
нашим Андреем Рублевым, с нашим Толстым и Менделеевым, Ломоносовым и
Ковалевскими, с нашими двумя Софиями и Василием Блаженным. Мы знали каждый
штрих ее, от альфы - античности до омеги - двадцатого века. И снова - в
который раз! - мы поднялись на ее защиту. А "они", люди Запада, так же ли, с
той же ли вековой приязнью любили они нас, так же ли знали нас, так же ли
готовы были помочь нам в беде, как мы им?
Я напоминал ему то, что он должен был знать и сам, - нашу историю,
предмет нашей законной гордости и славы. То время, когда князь Ярослав
опутал весь Запад паутиной брачных связей, нежной прелестью дочерей Руси.
Когда одна Ярославна стала Анной-региной, супругой короля Франции, другая -
женой Гаральда Норвежского, когда Гаральд искал в Киеве защиты и приюта, а
внучка Ярослава Евпраксия, побывав супругой императора Германии и
изгнанницей в Каноссе, став героиней западных саг и легенд, вернулась в
вишневые сады Киева, чтобы лечь тут в русскую землю.
И то время, когда под нашим прикрытием распускались в Италии сады
треченто и кватроченто, когда мыслители мыслили, ученые испытывали естество
потому, что на Востоке русские защищали их покой в борьбе с Азией.
И начало XIX века, нашу титаническую борьбу с последним цезарем. И
Марну, выигранную потому, что пролилась наша кровь среди сосновых перелесков
и болот Пруссии. Я смело говорил ему о нашем, потому что все время передо
мной стояло все созданное ими.
Звучит слово "Англия", и тотчас оно раскрывается перед нами в образах.
Мы знаем ее лиловые вересковые поляны: мы бродили по ним с Чарлзом Дарвином
в поисках глубинных тайн природы; потом Кейвор, смешно жужжа, открывал над
ними секрет своего кейворита. Потом Невидимка встретился на них с мистером
Томасом Марвелом. Нам ведомы переулки ее вымороченных городков, заваленные
первым снегом: следы Гуинплена-ребенка пересекаются там со следами того же
Гриффина, загнанного, окровавленного, озлобленного Искателя. Вот забавный
полустанок среди газонов и живых изгородей юга; может быть, его имя
"Фремлингем-Адмирал" обозначено Киплингом на вывеске, под которой пчелы
жужжат над цветами дрока, а возможно, на его платформу вышел из вагона,
растерянно держа в руке сияющий плод с древа познания, самый юный и самый
жалкий из барнстэпликов Герберта Уэллса.
Да разве только Англия?! А прелый запах золотой листвы в лесах
Адирондака, сбереженный для нас Сетоном-Томпсоном? А маслянистая вода Сены у
набережной Букинистов или возле Гренульер, завещанная нашей памяти Анатолем
Франсом, Мопассаном, Ренуаром? И синие холмы над Верхним озером, какими с
берегов Мичигана видел их рыболов Хемингуэй... Разве все это - не наше, не
дорого нам почти так же, как "Невы державное теченье" или ночной костер на
зеленой траве Бежина луга, там, "во глубине России"?
Мы помним наизусть и строфы сонетов Шекспира, и канцоны Мистраля, и
"Песнь о Ролланде", и баллады о Робине Гуде. Знаете ли вы так нашу
"Задонщину", нашего Пушкина, нашего Лермонтова, как мы знаем создания ваших
гениев?