"Михаил Успенский. Адъюнкт академии Михайла Ломоносов (глава из повесть-буриме "ПОСЛЕДНИЙ ПОЛЕТ ВАРЯГА")" - читать интересную книгу автора

Мысль о создании Разлучителя пришла ему в голову внезапно, на гарнизонном
плацу в те черные дни, когда его по пьяному делу завербовали в гвардию
прусского короля.

Айн-цвайн, айн-цвайн - выкрикивали обмундированные великаны, ведя расчет, а
потом по команде капрала "айны" пошли налево, а "цвайны" направо. Вот если
бы можно было так же разделить и поток Хроноса - направить благоприятные
его миги в одну сторону, а роковые ошибки - в другую... Чтобы Полтавская
баталия в гистории Российской осталась. Азовского же похода как бы и не
было, равно как и позора, случившегося в Валахии? Чтобы государю Петру
Алексеевичу не застудиться до смертельной болезни, а жить и править до сих
пор? Чтобы ушли в сторону хмельные и жестокие его решения, а остались бы
одни вспышки гения?

Больше делать в прусской казарме было нечего, и русский гигант тою же ночью
бежал из замка, крепко, но не до смерти приласкав часового.

С такими-то мыслями он ввалился в кабинет великого Лейбница. Лейбниц долго
хохотал, выбрасывая из кресла худые ножки в шелковых серых чулках, а потом
внезапно помрачнел и сказал:

- В вас, русских, сидит черт, и это отнюдь не наш старый добрый тойфелъ, в
которого достаточно запустить чернильницей. Вы типичный манихей, майн либер
герр Ломонософф! Если бы даже ваша затея удалась - представляете, во что бы
превратилась старуха Европа? Впрочем, как умозрительный эксперимент это
даже любопытно. Хорошо, я на досуге набросаю весь математический аппарат,
это будет неплохое упражнение, но только не вздумайте упомянуть меня в
вашей будущей диссертации - я не желаю быть посмешищем всего света. И
потом, где вы возьмете столько энергии?



Потом был Петербург, Академия, вечная война с немцами, не все они Лейбницы,
пришлось овладеть десятком ремесел, в том числе и стеклодувными даже для
отвода глаз завести мозаичное производство.

Когда прибор был в общих чертах готов, и оставалось лишь найти источник
силы, Михаила Васильевич через Шувалова пал в ноги матушке императрицы.

- И, пустое говоришь, Михаила Васильевич! - расхохоталась Елисавета
Петровна, молодая и прелестная. - Кто волен отличить худую минуту от
доброй? Грех-то, хоть и сладок, а все грех! Задумал ты добро, а того не
знаешь, что в наших палестинах всякое добро обратится во зло. Ты над своими
склянками колдуешь и жизни вовсе не знаешь. С меня же и того довольно
будет, что смертную казнь упразднила. Впрочем, в счастливый час ты пришел,
в веселую минутку, потешил меня, одинокую женщину - бери из казны
безотчетно сто тысяч рублей серебром и твори, что душе угодно! Только ты
мне город не взорви вкупе со дворцом - намаялась я в молодости по чужим-то
углам...