"Владимир Дмитриевич Успенский. Тревожная вахта " - читать интересную книгу автора

зависело от меня. Но мне известно слишком мало для того, чтобы вступать в
борьбу.
Действительно, что я знал? Только то, что на Северный морской театр
прибыли немецкие смертники-диверсанты. И все. А когда, где, какими силами и
какие цели они намерены атаковать - об этом я мог только догадываться.
Вернее, не догадываться, а гадать, так как в руках у меня не было никаких
данных.
В первый же день меня принял адмирал. Ему было известно о существующей
угрозе. Он обещал мне помощь и поддержку во всем. Чувствовалось, что он
встревожен. Это вполне понятно. Между прочим, к тому времени из войны вышла
Италия, и некоторые сведения о действиях итальянских морских диверсантов
получили огласку. Достаточно сказать, что итальянцы успешно атаковали два
английских линейных корабля. А ведь каждый такой корабль - целый плавучий
город с экипажем больше тысячи человек!
Да, у адмирала имелись все основания для беспокойства. О себе я уж и не
говорю...
После беседы адмирал вызвал офицера контрразведки, с которым мне
предстояло работать в дальнейшем, и познакомил нас. Нужно признаться, что
этот офицер, майор Астахов, произвел на меня неблагоприятное впечатление.
Понимаете, в чем дело: из книг, из кино, из личного опыта у меня
сложилось такое мнение, что чекист обязательно должен быть волевым,
решительным человеком, сильным и выносливым. Должен иметь мужественную
внешность. Астахов же показался мне человеком совсем другого склада.
Маленький, толстый и неповоротливый, он похож был скорее на
интенданта-тыловика, привыкшего к спокойной жизни вдали от фронта. Выглядел
он значительно старше меня. Усталое лицо с красными обветренными щеками было
сплошь изрезано сетью мелких морщин. Я подумал, что майору не меньше сорока
лет.
Мы, моряки, очень ценим аккуратность в одежде, подтянутость. Это одна
из старых наших традиций. А на Астахове флотская форма сидела мешковато.
Шинель была велика ему и слишком длинна, доходила почти до щиколоток: так
носят шинели кавалеристы, а не моряки. Эмблема на шапке потемнела, ее давно
следовало сменить.
Короче говоря, я даже обиделся на адмирала за то, что он не выделил для
важного дела более подходящего человека.
Астахов предложил мне зайти к нему. Я согласился.
С наезженной дороги мы свернули на узкую тропинку, протоптанную в
глубоком снегу. Она похожа была на извилистую траншею.
Тропинка привела нас к дому из красных кирпичей, стоявшему в низине.
Ветром нанесло сюда столько снега, что сугробы доходили до окон первого
этажа, забранных железными решетками.
Комната, в которой работал майор, оказалась очень маленькой. Добрую
половину ее занимал громоздкий письменный стол с множеством выдвижных
ящиков. На нем - стопки папок с бумагами, какие-то книги и справочники. Стол
был слишком высок для майора. Астахов, прежде чем сесть, положил на стул
нечто вроде подушки.
Майора никак нельзя было причислить к разряду приятных собеседников. Он
молчал почти всю дорогу, односложно отвечал на мои вопросы. Лишь устроившись
наконец на своем стуле, заговорил сам:
- Как мы будем работать, товарищ капитан третьего ранга?