"Владимир Дмитриевич Успенский. Тайный советник вождя " - читать интересную книгу автора

использовал потом в своих мемуарах Жуков. А тогда он как раз приехал
познакомиться с этими документами к Павлу Алексеевичу на квартиру, на 1-ю
Брестскую улицу. И посмотреть фотографии периода боев под Москвой.
Широкая публика представляет себе Георгия Константиновича по портретам
и по кино, в котором артист Ульянов попытался воссоздать не только характер,
но и внешний облик Жукова. Насчёт характера говорить сейчас не буду, а вот
внешность получилась очень даже близкой к оригиналу. В жизни, правда, все у
Георгия Константиновича было резче и грубей, начиная от большого, тяжёлого
подбородка до излишне "командирского" голоса, от жёсткого взгляда до
неколебимой уверенности. Плюс ещё мужицкая хитрованная смётка, редко
встречающаяся у людей, выросших в интеллигентных семьях.
Когда я увидел его у Белова, выглядел Георгий Константинович вполне
браво. Молодой муж, молодой пала. Особенно заметна была его моложавость
рядом с быстро старевшим Павлом Алексеевичем Беловым.
Беззлобно подтрунивая над Жуковым, Павел Алексеевич говорил: вот, мол,
оказывается, как новая женитьба на пользу пошла. "А что, - отшучивался
тот. - И ты давай обзаводись женой и малыми ребятишками. Пороха хватит!" -
"Евгению Казимировну свою куда дену?" - "Такая красавица не пропадёт..."
Мы долго сидели втроём в небольшом кабинете Белова, разбирали документы
и фотографии. Я, естественно, помалкивал да слушал. Человек очень тактичный,
Павел Алексеевич понял, что я испытываю некоторую неловкость, сказал Жукову:
"Помнишь, Жора, свою директиву от 21 декабря 1941 года: в честь дня рождения
Сталина город Одоев взять?" - "Помню. Мог бы пораньше управиться. А то пока
захватил, пока донесение пришло..." - "Там, понимаешь ли, немцы были. И
стреляли." - "На то он и враг, чтобы стрелять", - сказал Жуков. А Павел
Алексеевич, словно не заметив насмешливости, продолжал своё, обо мне: "Вот
Владимир Дмитриевич тогда в Одоеве был, четырнадцать лет ему стукнуло. И я,
понимаешь ли, у них в доме остановился". - "Ну, повезло, значит", - кинул на
меня взгляд Жуков. - "Кому? - спросил Павел Алексеевич, - кому повезло?" -
"Обоим, - колюче усмехнулся Георгий Константинович. - И освободителю, и
освобождённому".
Был тогда Георгий Константинович в хорошем настроении, весел был, но
все равно напорист и резок без надобности...
И вот теперь, при второй встрече, я едва узнал Жукова, настолько он
изменился. Мы с Николаем Алексеевичем стояли на лесной дорожке, а к нам
приближался старичок в длинной зеленоватой генеральской шинели без погон, в
далеко не новой фуражке. Вечер выдался прохладный, сеял мелкий, едва
заметный дождик, и Жуков, наверное, озяб, лицо было серое, с каким-то
свинцовым налётом. Маленькая собачонка семенила за ним: может, его, а может,
бродячая, приблудная.
Георгий Константинович первым уважительно поздоровался с Николаем
Алексеевичем. Пошутил:
- О самочувствии не спрашиваю, бодры, как всегда.
И верно, рядом с Жуковым, напоминавшим старого лесника в обходе,
Николай Алексеевич выглядел просто молодецки в своём элегантном сером плаще
и серой шляпе с небольшими полями.
Мне Жуков кивнул: дескать, узнал. Протянул холодную ладонь - пожатие
было сильным. Спросил отрывисто:
- Памятник поставили?
Я сразу не сообразил - кому.