"Юрий Усыченко. Когда город спит " - читать интересную книгу автора

галстуком хоть сейчас.
"Ну и отправляйся, - подумал продавец. - Мотай папенькины денежки, раз
ты такой прыткий".
- Как хотите, - произнес он вслух. - Только у нас правила для всех
покупателей одинаковы.
- Мне на правила плевать! - оборвал Розанов.
- Ваше дело, - сердито ответил продавец, пожав плечами.
Моро постарался задобрить продавца на всякий случай:
- Я вовсе не собираюсь отбивать у вас покупателя. Просто хочу сделать
одолжение приятному молодому человеку. Я всегда питал слабость к молодежи.
"Молодежь - барометр общества", - сказал великий Пирогов. Золотые слова!
Моро и Розанов вышли из магазина и свернули по главной улице вниз.
- Я живу в гостинице "Театральная", - сказал Моро, - недалеко отсюда.
Какую пользу можно извлечь из встречи с Розановым, Моро пока не знал,
но все равно следует составить о себе хорошее впечатление. Мальчишка -
франт, обрадуется галстуку, последней новинке заграничной моды, будет
чувствовать себя обязанным... Это никогда не лишнее. А что Моро галстук?
Хватит их у него.
Новые знакомые обогнули сквер перед массивным зданием оперного театра и
вышли на Морской бульвар. Внизу раскинулся порт. Тонкая линия брекватера
смело вытягивалась в голубую гладь залива. Ночью прошел шторм, и море еще не
утихло. Зеленые с белыми прожилками валы ударялись о бетонные глыбы,
обросшие морской травой. Стена пенящейся воды неожиданно возникала над
брекватером, на секунду замирала в неподвижности, затем медленно опадала.
Океанский пароход огибал мол, входя в гавань. Краска на черных бортах
парохода выцвела, бурыми стали белые надстройки, потемнела яркожелтая труба.
Вид судна говорил об оставленном за кормой трудном многомильном пути.
Подъемные краны на причалах торжественно склоняли гигантские ажурные
шеи; перенося с берега в разверстые корабельные трюмы кучи тюков, гроздья
бочек, связки двухохватных бревен. Мелодично позванивали юркие, снующие
между пакгаузами электрокары. Тонко свистел маневровый паровоз, подталкивая
черные угольные гондолы. На рыбачьей шхуне с песней поднимали сероватый,
лениво хлопающий парус. Каждый уголок гавани жил своею жизнью, и все это
вместе сливалось в одну волнующую картину величия мыслей и дел человека,
заставляющего покорно служить себе и море, и ветер, и силу пара, и незримый
электрический ток.
Розанов лениво окинул взглядом огромное пространство раскинувшегося под
бульваром порта. "Смешно, - подумал он, - возятся, как муравьи, суетятся". К
чему? Семену Розанову такая жизнь, во всяком случае, не по вкусу. Ну что
хорошего? Грохот, пыль. Было время, когда и он увлекался всякими
воскресниками, но это было давно, в первые годы войны, в эвакуации. Спасибо
матери, помогла понять, что это не для него. Тогда он протестовал: а как же
товарищи, ведь я слово дал ехать со всеми! Но теперь понимает, что она была
права.
Особенно запомнился один случай. Ребята выбрали его тогда звеньевым, и
он возбужденный прибежал домой:
- Мама, сделай мне на рукав красную повязку. В воскресенье едем всем
классом в колхоз, а я буду звеньевым.
Но мать решила по-другому. Отец Семена Яков Владимирович Розанов
работал в крупном тыловом госпитале, и она уговорила его достать для сына