"Сергей Утченко. Цицерон и его время" - читать интересную книгу автора

книга. Но это не будет исчерпывающий, вернее, однозначный ответ. Такого
ответа и не может быть, во-первых, потому, что личность Цицерона необычайно
сложна, противоречива и, действительно, каким-то чудом вмещает в себя чуть
ли не все только что названные и как будто взаимно исключающие качества;
во-вторых, потому, что в данном случае однозначные ответы невозможны в
принципе. На наш взгляд, это именно тот случай, когда речь должна идти не об
оценке, но о представлении, не о дефиниции, но о впечатлении. Потому-то для
нас так важен не только - и даже не столько - рассказ о Цицероне, сколько
показ Цицерона, причем показ на фоне окружавшей его среды, общества, эпохи.
Эпоха, в которую жил и действовал Цицерон, "его время" могут быть
отнесены, говоря словами поэта, к "роковым минутам" истории или, если
пользоваться менее поэтическими образами, к так называемым переломным
эпохам. Суть и принципиальное значение исторического перелома, определяющего
собой время жизни Цицерона, состоят в том, что к этому времени Рим
фактически уже превратился в мировую державу. Это - факт бесспорно огромной
важности, но, скорее, как бы внешнего ряда. Внутренний же и более глубоко
скрытый перелом - кстати, тот, который еще только начинался во времена
Цицерона и отнюдь не был завершен, - состоял в другом: в переходе от форм
общинной, полисной демократии к тоталитарному и нивелирующему режиму
империи. Само собой разумеется, все эти процессы протекали отнюдь не в
мирной, идиллической обстановке, но в напряженной, порой даже смертельной
борьбе. История жизни Цицерона, пожалуй, лучшая иллюстрация к данному
утверждению.
Каков же был характер этого исторического перелома? Поскольку мы
употребляем слово "перелом", то, очевидно, имеется в виду не какой-то
длительный процесс эволюции, а именно акт перелома, т.е. качественный
скачок, революционный взрыв. Иными словами, можно ли считать переход от
римской республики к империи революцией, притом революцией социальной?
Как нам предстоит убедиться в дальнейшем, признание этого перехода
революцией достаточно широко распространено в современной историографии
(главным образом, в западной). Насколько данный вывод приемлем, какие здесь
необходимы коррективы и чем отличаются наши собственные соображения от
существующих взглядов, обо всем этом будет сказано в своем месте. Сейчас нам
хотелось бы ответить лишь на один вопрос: насколько применимо понятие
"социальной революции" к тем общественным потрясениям и переворотам, которые
происходили в античном обществе?
Вопрос этот не случаен. Дело в том, что некоторые историки - мы,
конечно, имеем в виду в данном случае историков-марксистов - склонны
исключать из понятия "социальная революция" (в особенности если речь идет о
древности!) те крупные общественные перевороты, те вторжения в область
собственности, которые, несомненно, двигали развитие того или иного общества
вперед, но еще не приводили к смене формации и способа производства.
Можно ли с этим согласиться? Не обедним ли мы таким образом мировую
историю, не обедним ли и само понятие социальной революции? Конечно,
конфликт между новыми производительными силами и отживающими
производственными отношениями не может быть преодолен полностью в пределах
одной формации. Но разве он и бывает когда-нибудь преодолен в результате
единичного взрыва, единичного революционного акта? Разве невозможны
частичные решения этого конфликта или - что, собственно говоря, то же
самое - разве невозможны социальные революции в пределах одной