"Валерий Вахромеев. Дороги " - читать интересную книгу автора

побои, ругань и приказ бежать. Но вот уже вдали показался канал, на берегу
которого стоят пустые вагонетки, ожидая нас. Конвоиры разводят для себя
костры по краям строительной площадки. Нас же заставляют скинуть шине и,
чтобы мы быстрее шевелились на морозе, быстрее работали. Впереди день
тяжелой и изнурительной работы по загрузке и откате вагонеток с мерзлой
породой и камнями на ветру и морозе. Использовали нас как рабов на
строительстве дорог и укреплении канала. Но мне-то сегодня двадцать лет!
Медленно тянется мой день. А мысли неотступно уносят меня на Родину...
Вдруг резкий удар палкой по спине. Немец увидел, что я задумался,
напомнил мне о том, где я нахожусь. С Днем рождения! Темнеет. Заканчивается
наш каторжный рабочий день. Нас ведут в лагерь. Еле-еле передвигаем ноги от
слабости из-за постоянного недоедания. Сзади бьют немцы отставших ослабевших
наших товарищей. Одного из них, бывшего школьного учителя, приходится нести
на руках. Человек пять-шесть подхватывают его и, тяжело пошатываясь, несут в
лагерь. Немцы, смеясь над нами, наблюдают это. Всех нас быстро пересчитали и
загнали в бараки. Попав в тепло барака, мы сразу расслабились, усталость
валит с ног. Кто-то сел на скамейку у печурки и заворожено глядит на
багровое пламя в топке. Другие уже улеглись на дощатые нары. На улице совсем
темно. А мои думы опять о доме и родных...
Вдруг в тамбуре застучали кованые сапоги. От удара ногой дверь резко
распахнулась на пороге "Собака". Широко расставив ноги, держась руками за
косяк, он мутным взглядом обводит барак. "Собака" сильно пьян. Предчувствуя
что-то недоброе, мы замираем на своих местах, как на моментальном снимке.
Мутный взгляд останавливается на мне... Вижу лютую злобу и ненависть в этом
взгляде. "Собака", шатаясь, подошел к столу, сел на скамейку, не спуская с
меня пьяных глаз. Резко, с неожиданным остервенением, ударил кулаком по
столу и... истерично заплакал, упав на скрещенные руки. Я в недоумении
наблюдал эту сцену, стоя у своих нар.
Несколько минут он истерично рыдал, затем резко выпрямился, и опять его
багровое, залитое слезами лицо смотрело на меня. Вдруг он заскрежетал зубами
и выдавил со злобой: "Du bist Moskauer!" И вновь кулаки обрушились на крышку
стола. Немец встал из-за стола и, пьяно покачиваясь, вплотную подошел ко
мне. Мы смотрели в упор друг на друга. "Собака" что-то говорил сквозь
стиснутые зубы, глядя мне прямо в глаза. Потом он резко отшвырнул меня и
выбежал на улицу. Все обитатели барака в недоумении наблюдали происходящее.
Прошло несколько минут и вновь послышались тяжелые, пьяные шаги. У меня
появилось предчувствие чего-то недоброго... Опять на пороге барака "Собака",
теперь уже без пилотки, с буханкой хлеба в руке. Шатаясь, подошел к столу,
сел, положил буханку перед собой. Велел позвать переводчика. И опять на меня
смотрели налитые злобой глаза, смотрели не мигая. Вбежал переводчик. Немец
стал что-то долго ему говорить, часто слышалось слово "Moskau". Затем
переводчик велел всем, кроме меня, подойти к столу. Из его слов мы поняли,
что брат немца на днях погиб под Москвой, и он хочет услышать русскую песню
о Стеньке Разине. Пока переводчик все это говорил, пьяный солдат нарезал
буханку своим штык ножом. "Собака", ударив по столу кулаком, приказал всем
запевать. И вот, вначале робкие отдельные голоса, а затем, нарастая и
усиливаясь, полилась наша удалая русская песня про атамана. Голоса сливались
в дружный хор. Немец, пьяно рыдая, опустив голову на руки, время от времени
выкрикивал в мою сторону: "Moskauer!". Песня повторялась вновь и вновь.
Насытившись пением, немец роздал хлеб всем, кто пел. Потом подошел ко мне и,