"Наум Вайман. Щель обетованья" - читать интересную книгу автора

Генделев - свои переводы его стихов. Через Эфрат я раздобыл телефон
Арона и позвонил ему. По голосу и манере разговора можно было
представить себе человека очень чуткого к нюансам, легко
раздражительного, но отзывчивого. Сочетание с покойным и более
знаменитым братом его не воодушевило, тщательно выяснял, не заставят ли
рассказывать семейные байки, успокоившись на этот счет, заявил, что, как
профессионал, живущий на литературные заработки, обычно выступает за
деньги, но из любопытства к подобной встрече (кажется Эфрат поработала)
готов сделать исключение. Вокруг этих приготовлений мы с Даной часто
перезванивались, но пространство не сжалось. Ну, может чут'ок.
Встретились у Бецалеля, я с женой, Эфрат приехала с нами, Арон, и Дана с
Некодом, высокие гости были приглашены на скромный вернисаж Некода (у
Эфрат муж тоже художник) в прихожей особнячка, где раньше была
художественная академия, а теперь - нечто вроде дома художников с
дорогущим ресторанчиком во дворе. Инсталляция не произвела на меня
впечатления, нежно-эклектические полуколлажи, толпился русский бомонд,
посвященные узнавали в тайниках картины профиль Генделева, цитату
Тарасова, на ступеньках встретил Шаргородского, он растолстел в Москве,
забурел, поболтали о Грузии, накануне было его интервью с Гамсахурдия в
"Тайм". Высокие гости выразили вежливую, не более того, к картинкам
симпатию, и мы прошли во дворик, где ресторанчик, в расчете за кофием
обсудить программу вечера, Арон был все еще не уверен, что ему не
придется делиться воспоминаниями о великом брате. В ресторанчике нам
заявили, что у них "кушают", а не чаи гоняют, сразу захотелось
подраться, но народ решил из гордости уйти и поискать забегаловку. Долго
искать не пришлось, и мы выпили свой кофе в общепитовском подвальчике.
Арон оказался симпатичным, в нем была мальчишеская порывистость,
чувствовался богемный кураж и светский опыт, а по мере рассеивания
опасений и естественной первоначальной настороженности он стал вести
себя все более по-свойски, проявляя натуру открытую, увлекающуюся и даже
склонную к припадкам саморазоблачений. Вообще-то все быстро освоились, и
атмосфера потеплела. Эфрат благоговела (еще по дороге шептала мне, что
мы даже не понимаем, с каким гением идем рядом и вот так запросто
разговариваем), жена кокетничала, а у Даны появился странный французский
акцент, этакое журчание, признак особого расположения и почтительности,
даже Арон отметил этот прелестный акцент и заодно поведал вкратце о
своей молодости в Париже. Тепленькими выкатились из подвальчика и стали
решать, как добираться до Мишкенот. В мою машину все шестеро не
помещались. И тут я допустил прокол, предложил с прямотой
извозопромышленника Некоду, как младшему по званию, прогуляться п°хом,
что Дана стремительно отвергла. Потом, улучив минуту, я извинился за
необдуманное предложение, но "ходец" меня выдал.
На вечер пришло не много народу, человек 25, зато - "все". Даже сама
Каганская почтила. Я стал читать роман с начала, оно мне нравилось,
начало, увлекся, и вдруг, не знаю, сколько прошло времени, почувствовал,
что народ соскучился, Генделев стал перепархивать с места на место и
делать мне знаки. Я внял и закруглился. Генделев тут же захватил
освободившийся пьедестал и долго валял дурака, раздавая оценки поэтам и
прозаикам, русским и израильтянам, живым и мертвым, пока, наконец, не
представил Арона, не забыв при этом дать мне ногой по яйцам, мол, есть