"Диас Валеев. Слава - солнце мертвых [H]" - читать интересную книгу автора

маленького особняка, затерявшегося в пригородах Берлина и отгороженного от
мира высокой кирпичной стеной... Позади у человека была война, плен,
скитания по лагерям, двойная работа в комитете легиона "Идель-Урал".
Первый батальон легиона, перебив офицеров, с полным вооружением перешел
к партизанам в Белоруссии в феврале 1943 года. Судьба второго, брошенного
в Карпаты, оказалась трагической. Отряд, выдавший себя за одно из
партизанских соединений, на самом деле был бандой бендеровцев.
Разоруженные, легионеры попали в ловушку и были скошены пулеметным огнем.
Третий батальон, из-за ненадежности направленный уже не в Россию, а во
Францию, растаял там; жалкие остатки его были переведены позже в
Голландию, на остров Остворне. Готовилось восстание и в четвертом штабном
батальоне, дислоцировавшемся в местечке Едлино, в Польше. Но за четыре дня
до даты восстания прошла волна арестов. Страшная, длившаяся почти год,
игра завершилась.
Два месяца человека непрерывно допрашивали и пытали, но месяц назад
неожиданно все прекратилось, его вдруг отвезли в госпиталь, а затем в
небольшой, отгороженный от мира особняк, где оставили в полном покое под
надзором какого-то унтер-офицера. Недавно же события приняли еще более
загадочный оборот. Он стал ежедневно проходить через руки массажиста,
умащавшего всяческими мазями и благовониями его лицо. Его даже слегка
гримировали. Глядя на себя в зеркало, он все больше узнавал себя.
Облаченного в костюм, шитый первоклассным мастером, его привозили в
здание на Гегельплац, там под конвоем проводили по длинным запутанным
коридорам и запирали в одной и той же скромно обставленной комнате,
похожей на гостиничный номер. В комнате стояли короткая кушетка, стул и
маленький письменный стол, на котором всегда лежали свежие немецкие газеты
и журналы.
Вечером - обычно это происходило около двадцати двух часов - его тем же
маршрутом и на той же машине препровождали обратно в особняк. Никто не
объяснял ему, какую цель преследуют эти выезды, и все это, естественно,
вызывало в нем недоумение и любопытство. Явно затевалась какая-то игра. Но
какая бы игра впереди его не ждала, сейчас он был доволен.
Безрезультатные, пусть ничем и не кончающиеся, поездки вносили в его
жизнь пленника какое-то разнообразие. Но самое главное, в комнате на
Гегельплац имелась бумага, там можно было писать стихи, не держа постоянно
рвущийся наружу рой образов в голове. Он любил черновую работу, когда
слова клубились, выплывали из темноты, и надо было поймать среди них самое
точное, уловить, сделать своим.
В руках была бумага, он мог свободно зачеркивать то, что не нравилось,
искать другие варианты, не дрожа от страха, что не на чем писать, не
экономя места.
Порой он настолько забывался - и тогда из его комнаты в коридор
доносился счастливый смех,- что терял представление, где находится.
В такую минуту к нему и вошли. Пришел час, когда загадка его жизни в
особняке и странных поездок в Берлин стала близка к разрешению. Его повели
по каким-то уже совершенно незнакомым коридорам мимо бесчисленных дверей.
А в это время рейхслейтер снова перелистывал блокнот. Дверь открылась,
и офицер охраны ввел в кабинет невысокого коренастого человека.
Рейхслейтер неторопливо вышел из-за стола. Кивком головы отпустив
сопровождающего и изобразив на своем лице вежливую улыбку, он указал