"Сергей Валяев. Жиголо" - читать интересную книгу автора

взрыва, способного разметать мою грешную плоть до кровавых частиц.
И, наконец, термоядерная вспышка обожгла мозг и всего меня, уничтожая
цивилизованную первооснову, и я исчез, я был, и меня не стало, я
растворился в магнезиальной плазме животного сладострастия.
Возвращение было трудным: сперматозоидная слизь, потные наши тела,
слезы, сопли и проч. Выяснилось, что юный астронавт находился в первом
своем беспрерывном полете около пяти часов, если считать по земному.
- Митенька, ты сумасшедший, - причитала Раечка. - Как тебе не стыдно.
Ой, мамочка моя, - неверной пританцовывающей походкой уходила в ванную
комнату. - Утрахал вообще, трахач!
- Прости, - повинился. - Больше не буду.
Увы-увы, я стал заложником черных дыр антимиров, затягивающих
неосторожного естествоиспытателя в хлюпающую вулканическую бездну счастья -
это если говорить красиво.
На следующий день Мамин сообщил, что наслышан о моем подвиге, и не
желаю ли я его повторить - повторить уже в коллективе. В каком коллективе,
не понял я.
Оказывается, Мамыкин, щадя мою поэтическую натуру, скрывал свое
увлечение к порно, вино и девочкам, любительницам специфического кино. Ну
уж коль я разрушил свою девственность, как американскую мечту, то могу
примкнуть к организации свободной любви. Поначалу я очень удивился. Потом
пожал плечами, а почему бы и нет? Только чур не филонить, заржал мой друг.
Буду работать за троих, пообещал я. И сдержал свое слово. У меня есть
прекрасное качество: я умею держать слово.
Впрочем, думаю, не стоит подробно останавливаться на той далекой
скверной вечеринке в теплом мае, где активное участие принимали четыре
девочки и два мальчика. Было смешно, пьяно и порно. Всю ночь я открывал для
себя новые вулканизирующие звезды и в этом весьма преуспел. В отличии от
астролетчика Мамыкина, который увял на полпути к блистающим высотам счастья
и дрых на жирновато-тортовой Орловой, как младенец в люльке.
Надо признаться, что после той ночки я решил изучить свои физические,
скажем, кондиции. Измерив тридцатисантиметровой линейкой все свои
выступающие бицепсы и трицепсы, понял, что, по-видимому, имею какое-то
родственное отношение к знаменитому Луке Мудищеву, о котором так емко
выразился бард Барков: В придачу к бедности чрезмерной Имел он на свою беду
Величины неимоверной Шестивершковую... ну понятно что.
- Ну ты боец, Жигунов, - помнится, крякнул краснознаменный мудаковатый
прапорщик Руденко в бане, узрев в облаках пара национальное достояние
республики. - Еть-переметь! Рожает еще, значит-то, земля русская богатырей,
- конечно, выразился он куда веселее, как Барков, где измененное словцо
"богатырей" несло основную смысловую нагрузку, а, выразившись, предупредил,
что гауптвахта ждет меня в том случае, ежели дерну к кобылистым тамбовским
молодкам.
Опасалось командование понапрасну: я и мои товарищи первые полгода
интенсивной боевой учебы были не в состоянии даже думать о егозливости на
стороне. Так, после недельного марш-броска по отечественным северным
болотцам, самым лучшим в мире по сероводороду, мысль была одна: упасть и не
встать - вместе со своим штык-ножом.
Однако выяснилось, что солдат быстро привыкает к предлагаемым
обстоятельствам. Однажды под мартовскую капель мне приснилась нагая наяда,