"Сергей Валяев. Тарантул" - читать интересную книгу автора

сквозь снежную липучую плесень; я слышу его тяжелое дыхание:
- Леха? Ты что?
- Мммина, Ваня, - мычу я.
- Суки. Свои же... по своим...
- Да, - соглашаюсь я. - Свои...
- Держи-держи кишки...
- Ыыы, - скалюсь, чувствуя, как плавится свинцовый снег в моих
потрохах.
- Потерпи, - мой друг делает обезболивающий укол. - Сейчас под
снежком, как зайчики под елочкой... от волка...
Я хочу засмеяться: это мы-то - зайчики под елочкой?, но мир
содрогается и я вижу разрушенный, почерневший, чужой город, втягивающий в
свою страшную стылую бездну наши молодые и красивые жизни.
Вижу площадь - остов огромного здания с пустыми бойницами окон,
сожженные игрушки танков, БТР, БМП, САУ, вмерзшие в железо и камень останки
тех, кого ещё не успели сожрать собаки-санитары.
Вижу грязевые реки, которые когда-то были улицами, по ним шагают
нестройные колонны мохоров - солдатиков; через час-день-год они превратятся
в двухсотые грузы - в обезглавленные обрубки, обгоревшие до кости,
развороченные до неузнаваемости, просто куски мяса. Пушечное мясо, кинутое
на чадящий жертвенник войны.
Господи, говорю я, и это все с нами? Почему мы не остались в детстве?
Каждый в своем пыльном и счастливом городишке с нищим и веселым базарчиком
у площади, покрытой семечной шелухой, рыбьей требухой, тополиным пухом,
арбузными полумесяцами корок, мертвыми листьями, битым стеклом, летучей
стружкой, кукурузными огрызками, конским пометом, окурками и старыми
газетами. А у свежевыкрашенного кинотеатра "Авангард" или "Буревестник"
хрипит радиопродуктор, и ты сидишь на теплой лавочке с друзьями, пьешь
кислое винцо, блажишь о чем-то своем, и, кажется, жить нам, молодым, ещё
много-много-о-о. Сто лет.
А через сто лет нас сбили в сводный полк и приказали сделать подарок
министру обороны. На день его рождения. Взять чужую столицу в Новый год.
С Новым годом, с новым счастьем, дорогие товарищи смертники!
В нашей стране за все надо платить. Даже за право жить.
Я открываю глаза. Ты жив, герой. Ты вернулся из ада, гвардии рядовой
104-й дивизии ВДВ. Ты дома, груз трехсотый. Тебе необыкновенно свезло.
Счастливчик, отвоевался, говорил хмельной от крови и водки хирург
Арнаутов в Ханкале, кишки луженые, сейчас мы тебя, солдатик, выпотрошим,
как куру, и будешь жить вечно.
Жить вечно? В тихом, купеческом, самодовольном, подмосковном городке.
Жениться на бывшей однокласснице, по выходным ходить в гости к её тихим и
добрым родителям, по осени копать картошку, вечерами пить теплый кефир и
смотреть телевизор, старательно растя своих детишек для новых периферийных
войн.
Не знаю, может быть, тогда лучше смерть?
... Первое, что увидел после операции, были ноги. То, что когда-то
было ими. Окровавленные культи в сапогах и армейских бутсах, сваленные в
углу. Их было много - гора. Я долго не мог понять, ч т о это. Кирзовое
нагромождение с пропитанным кровью ветошью. Понял, когда мимо меня,
лежащего в госпитальном коридоре, прошла медсестричка; в её руках, как