"Арминий Вамбери. Путешествие по Средней Азии " - читать интересную книгу автора

заповеди и заслуг за совершение *[45] *паломничества. Первая, совершенно
новая картина среднеазиатской жизни настолько поразила меня, что я даже не
знал, то ли мне рассматривать войлочные юрты удивительной конструкции, то ли
любоваться женщинами в длинных красных шелковых рубахах, доходящих до пят,
или же исполнять желание многих людей, протягивавших ко мне руки.
Поразительно, что молодые и старые, без различия пола и происхождения,
хотели прикоснуться к хаджи, на которых еще покоилась священная пыль Мекки и
Медины; я был поражен, когда самые красивые женщины, а часто даже девушки
бросались меня обнимать.
Усталые и замученные оказанием этих религиозно-радушных почестей,
добрались мы до юрты верховного ишана (священника); здесь собрался весь наш
маленький караван, и началось самое интересное представление, какое мне
когда-либо доводилось видеть. Надо было приступать к распределению гостей на
квартиры. Меня поразило проявленное всеми пылкое рвение принять к себе
одного или нескольких бедных чужеземцев; правда, я слышал о гостеприимстве
кочевников, но не представлял себе, что оно доходит до такой степени.
Женщины уже начали было ссориться, но Ханджан навел порядок, распределив
всех, а меня и Хаджи Билала с родственниками взял с собой гостями в свою ова
(юрту)^30 . ("Ова", что дословно означает "юрта", употребляется здесь
туркменами как обозначение дома и двора.) Так как он жил на другом конце
Гёмюштепе, нам пришлось пересечь весь стан, юрты которого раскинулись по
обоим берегам Гёргена, вплотную одна к другой. (Гёрген, истоки которого
находятся в горах Курдистана, протекает большей частью по области,
населенной йомутами, на протяжении приблизительно 30 географических миль. До
самого Писарака, даже еще ниже Атабега, его можно везде переехать вброд на
лошади; по-настоящему глубоким он становится только в восьми милях от
Гёмюштепе, где оба его берега сплошь заболочены. Русло реки везде узкое. В
четырех-пяти милях от устья река баснословно богата рыбой, так что вода,
можно сказать, инфицирована и летом непригодна для питья; я мылся в ней
всего два раза, и тогда от рук и от лица сильно и неприятно пахло рыбой.)
Солнце уже клонилось к закату, когда мы, вконец измученные, добрались
до его жилья, питая сладкую надежду немножко отдохнуть. Однако, к сожалению,
нас постигло разочарование. Хотя нас и поместили в отдельную юрту, в двух
шагах от упомянутой реки, не успели мы с необходимым церемониалом, обогнув
ее дважды и поплевав во все четыре угла, войти, как она заполнилась
посетителями, которые оставались до глубокой ночи и до того утомили нас
тысячью всевозможных вопросов, что даже Хаджи Билал, истинный человек
Востока, начал терять терпение. Вечером Баба-Джан, (Баба-Джан, "душа
отца", - это просто ласкательное имя, которое туркмены дают своему старшему
сыну.) двенадцатилетний сын Ханджана, принес нам ужин, состоящий из вареной
рыбы с кислым молоком и сервированный в большой деревянной миске. Персидский
раб в тяжелых цепях донес миску почти до нас, так что *[47] *Баба-Джан
только поставил ее перед нами, сам он сел на некотором отдалении рядом с
отцом, и оба с неподдельным удовольствием смотрели, как мы с огромным
аппетитом набросились на еду. После ужина была произнесена молитва, Хаджи
Билал поднял руки, все присутствовавшие последовали его примеру, и в
заключение, когда он, произнеся "Бисмаллах, Аллах акбар", взялся за бороду,
все остальные тоже погладили свои бороды и поздравили Ханджана с гостями.
13 апреля я впервые проснулся в туркменской юрте, называемой здесь, у
йомутов, "чатма", а в других местах "аладжа".^31 Сладкий сон и легкое