"Человек с Железным оленем" - читать интересную книгу автора (Харитановский Александр Александрович)От Долгого до Югорского Шара менее ста километров. Погода отличная. Путнику казалось, что он сможет добраться до радиостанции за сутки. Выехал рано утром. Обмороженные пальцы поламывало. Но ноги хорошо обуты, а раны смазаны глицерином, хранившимся для велосипеда. Расчеты расшиблись о гряду торосов, которую преодолевал до самого вечера. Ледяной лабиринт заставлял уходить влево, вправо и возвращаться… Пришлось устраиваться на ночевку. Назавтра встал с трудом. Первые шаги – пытка: ступни словно чужие. Боль непрерывно спорит с волей. Но все же она, воля, заставляла кровоточащие ноги двигаться вперед: раз идешь, значит, и дальше можешь; сделал шаг, обязан и второй. Всякая задержка теперь грозила гибелью. На горизонте показались скалы. Путник, собрав силы, уселся на велосипед и направился к ним. Вскоре стали попадаться мелкие островки, рифы. Вероятно, к вечеру он достиг бы берега, но с востока потянул ветер. Не резкий, не порывистый, но усиливающийся с каждым часом. И эта равномерность таила в себе какую-то метеорологическую фатальность. Понес сырой снег. Глаза залепляло. Но что это? Вместе со снегом с лица сдирается темная пыль! Она набирается в рот, в нос. Человек почти вслепую, ориентируясь только по ветру, продолжал идти. На минуту остановился возле тороса. Закрыл лицо руками и отвернулся от жгущего ветра. По спине что-то ударило. И рядом, вокруг зашлепали черные плитки. Одну поднял. Пластинка очень легкой горной породы. Сланец?! Каменная бомбардировка заставила снова зарыться в снег. Еще одна ночь в обнимку с морозом на льду Хайпудырской губы… Утро обрадовало: ветер унялся. О нем напоминали только черневшие всюду плитки. Очевидно, пурга отслаивала их с береговых скал. А берег – вот он, в нескольких сотнях шагов! Но и эти шаги уже не под силу. Выбравшись на твердую землю, человек свалился. Из полуобморочного состояния вывело тявканье. Кто-то хватал за торбаса… Велосипедист поднял голову. В сторону отбежал белый пушистый песец. Он вынул нож и швырнул в зверя. Тот успел отскочить. Зафыркал, зашипел и уселся на расстоянии прыжка. …Человек опять упал. Лежал неподвижно, уткнувшись головой в снег, широко раскинув руки. Песец выждал и, кружась, снова приблизился. Дернул за малицу и отпрыгнул. Еще выждал и, осмелев, подошел вплотную. Рука «добычи», дотоле безжизненная, в мгновение сомкнулась вокруг его передней лапы. Песец поздно понял ошибку. Успел лишь впиться зубами в живой капкан. Человек от победы как-то встряхнулся. Даже уложил задушенного зверька в багажник. Вдали низко темнело облачко. Постояло и растаяло. Порыв ветра донес с той же восточной стороны аромат свежего хлеба!.. Галлюцинация?! Запас сил у путника иссякал, но, кто знает, где он, предел этих последних сил у человека. Он увязал в снегу, падал, поднимался, но шел, полз за своим невидимым проводником. Опять облачко… Да нет, дымок!.. Показались и строения. На радиостанцию не похоже: нет мачт. Воткнул в сугроб велосипед. Постоял и, покачиваясь, направился к поселку. Дым поднимался из приземистого сруба, возле которого стояла нарта. В отдалении, у другого дома, привязана свора собак. Заметив человека, псы поднялись, захлебываясь лаем. …Велосипедист взялся за деревянную ручку двери. В просторной избе с ларями и большим столом ярко топилась русская печь. Из кути навстречу пришельцу вышел бородатый пожилой мужчина весь в мучной пыли и с большим куском теста в руках. Он остолбенело уставился на неожиданного гостя. – Здравствуйте. В километре отсюда я оставил велосипед и винчестер. У вас упряжка. Съездите, пожалуйста. Велосипед?! Да. Он по моему следу. А то занесет. Хорошо, хорошо, – сказал бородач, пятясь к двери. Снял со стены малицу и исчез. Минут через двадцать возле дома снова залаяли собаки. Нарта возвратилась с вещами. Приезжий сидел на лавке и перевязывал обнаженную догу. Увидев окровавленные тряпки, заменявшие бинты, и обрезанный палец, хозяин коротко приказал: – Собирайтесь, поедемте на рацию. – Зачем? – К врачу. Слегка пуржило, но собаки, не сбавляя темпа, мчались по хорошо укатанной дорожке. Километров через пятнадцать показались высокие фермы металлических мачт. Гидрометеорологическая станция «Югорский Шар». Зимовщики были чрезвычайно поражены, когда в дверь вместе со снежными космами ввалился сосед с больным незнакомцем. – Кто вы? – спросил начальник станции. Человек снял с шеи кожаный футляр и вынул оттуда толстую книжку в темном переплете. На ней вытеснено: На каждой странице этого своеобразного паспорта стояли печати. Первая – «Камчатский окружной исполнительный комитет» и дата – 10 октября 1928 года. – Камчатский?! – Начальник все с большим изумлением перелистывал плотные листы и читал вслух: – Владивосток… Хабаровск… Чита… Новосибирск… Алма-Ата… Ташкент… Ашхабад… Тифлис… Перемахнул несколько страниц. – Петрозаводск, Мурманск, Архангельск… – И совсем тихо, с трудом разбирая слова: – Большеземельский кочевой самоедский Совет. 3 апреля 1930 года. Постой, это от нас в пятистах километров… Один за другим зимовщики – радист, метеонаблюдатель, врач, моторист – осторожно листали страницы, усыпанные круглыми, квадратными, большими и маленькими всех цветов печатями и надписями на разных языках. Тут и японские иероглифы, и столбики монгольской письменности, узбекская и грузинская вязь… – Вы куда, собственно, направляетесь? – спросил начальник. Спросил так, будто разговор происходил на пригородном шоссе. В таком же духе прозвучал и ответ: – Теперь на мыс Дежнева. Куда, куда? На мыс Дежнева, а затем на Камчатку, – повторил Травин. Ответ велосипедиста ошарашил. Что это за бросок в одиночку по просторам Арктики, по малоизученному краю? В самом деле. На географических картах тех лет не всегда увидишь даже столь привычное нам название Северный Ледовитый океан. Некоторые ученые склонны были именовать его Полярным морем, считая этот гигантский бассейн частью Атлантического океана. Известный этнограф В. Г. Богораз, основываясь на общности культур народов круговой арктической области, не прочь назвать его Арктическим Средиземным морем. Море, носящее славную фамилию русских исследователей Арктики Харитона и Дмитрия Лаптевых, называли иногда еще и именем Норденшельда. Границы нынешнего Восточно-Сибирского моря отодвигались до Аляски. Вовсе не значилось Чукотского моря. Острова?.. Неуверенным пунктиром намечена даже Северная Земля! Лишь только в 1932 году опубликовали первую карту, составленную советским полярным исследователем Г. А. Ушаковым. До сороковых годов искали легендарную землю Санникова, в существование которой горячо верил академик Владимир Афанасьевич Обручев. Это он писал: «Земля Санникова существует и ждет своего отважного исследователя, который первым вступит на ее почву и поднимет на земле флаг, будем надеяться, советский» . Радиостанции имелись лишь на Югорском Шаре, Вайгаче, в поселке Морресале, на полуострове Ямал и на Диксоне. А далее до Уэлена на всем огромном пространстве Северо-Восточной Азии – ничего. Только через два года прошел в одну навигацию сквозным рейсом этот путь ледокольный пароход «Сибиряков». Но если береговая арктическая полоса все же проведена довольно правильно, то карты материкового Заполярья мало чем отличались от карт, составленных еще Великой сибирской экспедицией XVIII века. Всего два года прошло с тех пор, как геолог С. В. Обручев открыл в Якутии одну из величайших горных цепей, назвав ее хребтом Черского… Так плохо в те годы знали Северный край. И по нему в одиночку собирался двигаться Травин. – Это какое-то безумство, – ворчал медик, бинтуя кровоточащие пальцы велосипедиста. «…Сегодня к нам прибыл путешественник на велосипеде Глеб Травин, – отстукивал на морзянке радист. – У него обморожены обе ноги. Оказана первая помощь…» Путешественник проспал сутки. И снова расспросы. Особенно любопытствовал врач. – Ну хорошо. Вы за полтора года проехали сорок пять тысяч километров. Пробились даже через Лапландию до Архангельска. Но далее-то как? Ведь в Заполярье ни трактов, ни караванных троп. Бездорожье, помноженное на холод, пурги и еще черт знает на что… Врач говорил тоном запальчивого спорщика. Чувствовалось, что его возмущала сама манера Травина рассказывать о путешествии очень спокойно, без смакования подробностей, обычно столь милого интеллигентному нервному человеку. – Как далее? – повторил вопрос Глеб и улыбнулся. Ему вспомнился другой медик, приехавший в Мурманск из соседнего старинного городка Колы, чтобы проверить легенду: по Карелии, мол, едет голый человек с железным обручем на голове, не боится ни болот, ни чащоб, ни лесного зверя… Врач из Колы пожелал лично взглянуть на феномена. Знакомство состоялось прямо на улице, на снегу. Велосипедист в куртке, трусах, с неизменной двухколесной машиной и маленький толстый доктор в фуражке с огромным козырьком завязали оживленную беседу. Так их и заснял подвернувшийся фотограф. Доктор проявил настойчивость и с согласия Травина тщательно обследовал его. В заключение удовлетворенно хмыкнул: – Вас, батенька, на два века хватит. Благословляю во славу русского характера. Как говорится, ни пуха ни пера! Но и об этой встрече Травин сейчас умолчал. Он достал записную книжку, полистал ее помятые, а местами обожженные страницы и захлопнул. – Бот здесь все… Подробно, начиная от Мурманска.. |
|
|