"Уве Вандрей. Тишина всегда настораживает " - читать интересную книгу автора

надел не спортивную форму, как остальные, а выходную, с белой рубашкой и
синим галстуком. Китель он не застегнул на нижнюю пуговицу. Такое
разрешалось. Все вещи, которые носил Хайман, казалось, были на номер меньше,
чем полагалось. Он растягивал и вытягивал их, пока они не вмещали его
мясистое тело. Форму он натягивал на себя с трудом; Унтер-офицеры махнули на
него рукой. Хайман добился такого отношения к себе со стороны начальства
лишь потому, что у него оказалась "длинная рука".
Блат, конечно, скоро обнаружился. Как-то с утра Хайман, против
обыкновения, засуетился.
- Предстоит что-нибудь интересненькое? - осведомился Эдди.
- А ты любопытен, - сказал Хайман.
И тут Эдди обнаружил на погонах Хаймана полоски. О, серебро! Как
засияло в спальне! Быть ему вскоре фанен-юнкером.[6] А там - будь здоров!
Хайман не спешил сегодня на построение, поэтому спускался по лестнице хоть и
не очень медленно, но в таком темпе, чтобы таращившие на него глаза
сослуживцы не вознамерились остановить его. Во всяком случае, Хайман охранял
свой суверенитет. Сто восемьдесят фунтов весу, аттестат зрелости и
серебряные нашивки на погоне - попробуй потягайся с ним.
После поверки Моллог, стоя в туалете, открыл тайну: Хайман получил
внеочередной отпуск. По ходатайству Вольфа. По поручению своего отца Хайман
должен нанести визит одному из отцовских клиентов. Он мог бы даже пойти в
гражданской одежде, но не захотел.
- Скажи-ка, - обратился Моллог к Шперберу, - ты так и отказываешься от
офицерской карьеры?
Шпербер не ответил на его вопрос.
- Не все ведь такие, как Вольф, - продолжал Моллог. - Около ракет таких
не держат. - Он выразительно постучал пальцем Шперберу по виску. - Такие,
как Вольф, там, наверху. Его же наказали, переведя в учебную батарею.
Задержка присвоения очередного звания - за пьянство во время исполнения
служебных обязанностей.
Шперберу ничего не оставалось, как выслушивать эти неуклюжие
откровения. Моллог встал рядом со Шпербером. От него несло свежим красным
перцем и пивом.
- Этот тип неодушевленный, я тебе говорю, - толкнул он Шпербера к
выложенной плиткой стенке. - Тебе я желаю лучшего.
В конце дня, когда Хайман явился в спальню, он вынул из своего
"дипломата" целлофановый пакет и бросил его на стол. Проспекты жилых
фургонов. Реклама. "Дипломат" он засунул под кровать. Эдди, писавший в это
время открытку, тут же выудил один из проспектов. Шек и Беднарц тоже взяли
по одному. Тогда Хайман вновь вытащил чемоданчик, открыл его и пустил по
столу четыре модели автомобилей - три "каравана" и один "мерседес". Эдди
схватил "мерседес", присоединил к нему прицеп - жилой фургон - и что-то
забормотал про себя. Машинки были не более десяти сантиметров в длину. Они
катили каждая по своей траектории. Спиралеобразная направляющая, сужающаяся
к концу, останавливала их бег. Так собаки крутятся по месту выгула, пока не
освоят его. Эдди отсоединил автомобильчик от прицепа, поставил его на попа с
помощью коробка спичек и открыл маленькую дверцу. Потом он уткнулся
подбородком в стол и заглянул внутрь, снял крышку. Молча разглядывал. А
Хайман уже убирал остальные машины в "дипломат".
Шпербер рассматривал в цветном проспекте такой же автомобиль, какой