"Константин Ваншенкин. Лейтенант Каретников " - читать интересную книгу автора

Пащенко, не обращая на нас внимания, курили, лежа на вершине холма, о чем-то
тихо говорили и смеялись.
А между тем лейтенант мог бы уже и вернуться.
Часов во взводе не было ни у кого, даже у самого лейтенанта
Каретникова, это потом, в конце войны, появились у всех "Омеги" да
"Лонжины", это потом вошел в моду "гвардейский мах" - обмен часами "ход на
ход" - не глядя, по звуку. Это потом каждый открывал заднюю крышку и
ковырялся финкой в механизмах трофейных часов, когда они останавливались.
Все это было потом, еще не скоро... А пока что во взводе не было часов и
узнать время тоже было негде. Но уже все, абсолютно все, а помкомвзвод
Пащенко в особенности, тонко чувствовали тот момент, когда пора идти в
расположение, на обед, так, чтобы прийти не слишком загодя и чтобы никто не
смог упрекнуть, но и не слишком поздно, а именно в самый раз, - не торопясь,
привести себя в порядок, приготовиться, и с сигналом, тут же, степенно
направиться к кухне.
Мы почувствовали этот момент, но лейтенанта Каретникова еще не было.
Пащенко поднялся, расправил шинель и, стоя на вершине холма, хмуро
смотрел в сторону барака. Уже никто не дремал, хотя все лежали и, покуривая,
смотрели в ту же сторону, что и помкомвзвод.
Лейтенанта Каретникова не было видно.
Прошло еще минут двадцать.
- Становись! - сказал Пащенко негромко и затоптал окурок.
Мы вскочили, отряхиваясь, застегивая шинели и разгоняя под ремнем
складки. Мы тоже побросали недокуренные цигарки и взяли на ремень карабины.
- Шагомм-арш! - сказал Пащенко и повел взвод наискосок через поле, в
сторону барака.
Барак был старый, длинный и серый, его крыша, крытая толем, немного
осела посередине, перекосились окошки с ватой между рамами, с привычными, -
крест-накрест, - бумажными полосками на стеклах.
Мы шли полем, наискосок, прямо к бараку, и сидевшие на солнышке возле
входа ребятишки, бабы, старики, подняв головы, смотрели на нас - с
восторгом, с завистью, с жалостью, с тоской, - кто как, - наверно, еще и с
другими чувствами. Но никто не смотрел равнодушно.
А ребятишки не выдержали, побежали навстречу строю, прыгая через кювет,
не в силах дождаться, пока взвод сам выйдет на грязную, в щепках, мусоре,
ледке и лужах весеннюю дорогу.
Но мы вышли на дорогу, подравнялись, и Пащенко сказал хмуро:
- Запевай! - и поскольку сразу не запели, добавил: - Стрельбицкий!
Витька откашлялся и запел. Голос у него был глухой, хрипловатый,
мужественный. Если бы Витька бстался жив и ему пришло в голову стать со
временем эстрадным певцом, его бы называли "безголосым" или "микрофонным".

За Ленинград, за город наш любимый,
На бой с врагами уезжаю я.
Не забывай, подруга дорогая,
Пиши мне письма, милая моя.

И еще не дав совсем затихнуть Витьке, мы подхватили несколько
медлительный, как бы раскачивающийся припев: