"Константин Ваншенкин. Случай " - читать интересную книгу автора

это так естественно и оставался при этом так ровен и сдержан, словно это
происходило само собой и совершенно его не касалось. Я сумел оценить
взводного лишь через много лет. Не знаю, остался ли он жив, потом я потерял
его из виду. С годами я вообще стал часто думать о командирах моей юности,
от которых зависело многое в нашей жизни, а часто и сама жизнь.
Мы попарно таскали наше ружье, а третий был на подмену, мы рыли окопы
для ружья и для себя, но мы были еще разобщены, мы еще не сумели оценить
друг друга, не успели привыкнуть друг к другу, мы были чужими людьми.
Ваня Шапкин из Днепропетровска был первый встретившийся мне сверстник,
уже освоившийся в армии. Он уже вошел в это, он уже все понимал. Он стал для
меня примером. Мы были в одном расчете, мы ели из одного котелка. Это был
первый человек в армии, к которому я испытывал дружеские чувства. Потом у
меня были близкие, кровные друзья, и особенно один, навсегда оставшийся
лежать на венгерской равнине и навсегда оставшийся со мной и во мне, все это
было потом, но и после того я с удовольствием вспоминаю о Ване Шапкине.
И вот однажды, спустя неделю после моего прибытия в бригаду, когда мы
рыли в подмерзающей осенней земле окоп и Черников отошел в сторону, Ваня
Шапкин сказал мне (он чуть-чуть, самую малость, изящно заикался):
- Он т-тикать хочет, - Как? - не понял я. - Откуда?
- С-с армии.
- Да брось ты! - не поверил я.
Но слово было сказано, и я, взглянув на Черникова, вдруг заметил в нем
не то чтобы только вялость, но безразличие ко всему вокруг, отрешенность. Но
ведь этого было мало.
- Это он тебе сказал?
- Н-нет, я сам з-знаю. Я ему г-говорил, чтоб он не думал. - И нарочито
строго прикрикнул на подошедшего Черникова: - К-копай, н-не чухайся!...
И Черников, в осунувшемся лице которого еще угадывалась недавняя
округлость, уныло глядя перед собой, начал равнодушно бросать со дна окопа
комковатую осеннюю землю.
Выпал снег, присыпал лес, где мы жили, наши землянки. В городе он,
конечно бы, растаял, а здесь удержался, потом подвалило еще, и быстро
установилась зима.
Тут состоялись общие учения на несколько дней - "выход". Вся бригада
покинула расположение, остались в опустевших землянках дневальные да
освобожденные по болезни, - часто эти категории совмещались.
Мы шли по узкой лесной дороге, не умещаясь даже в шеренгу по четыре,
ноги наши вязли в сухом, перетертом, как песок, снегу. Батальон перемешался,
перетасовался и, взглядывая на солдат из соседней стрелковой роты, я всякий
раз дивился несправедливости того, что они идут налегке, а мы тащим свои
противотанковые ружья. Если бы мне так - забросил карабинишко за плечо и
шагай себе, - я бы сколько угодно прошел, не пожаловался. Остальное - и
вещмешок, и лопатка, и противогаз - у нас одинаковое. Даже когда меня
подменяли, и я шел, как они, этот кратковременный отдых на ходу был смутно
отравлен сознанием, что скоро мне брать ружье снова, и так без конца, никуда
от этого не денешься.
Мы отошли от расположения всего километров пять-шесть. После
десятиминутного привала Черников взял у Шапкина тяжелый ствол ружья, Ваня у
меня коробку, я теперь отдыхал. Черников все выполнял безропотно, но как-то
словно в полусне, безо всякой охоты и интереса, что, собственно, и отличает