"Константин Ваншенкин. Во второй половине дня " - читать интересную книгу автора

цепляясь за веревочный трап, ловко поднимается лоцман.
Они будут плыть очень долго, а он проводит их в черноморском порту и
встретит уже на месте, - самолет доставит его туда менее чем за день.
Все было в порядке, но ряд моментов смутно беспокоил Дроздова. Он уже
побывал там, на месте строительства, когда окончательно утверждали проект, и
теперь представлял себе это место в деталях. Он-то знал, сколько будет
трудностей, особенно поначалу, пока не поставят поселок, как начнут томиться
люди, оторванные от Родины, и первым делом те, кто здесь без семьи, как
будут панически бояться змей и разных ядовитых, да и безобидных насекомых,
как будут страдать от непривычного климата, от непривычных условий работы (у
большинства опыт, конечно, есть, но все равно тяжело), от каждой мелочи,
даже от отсутствия черного хлеба. Он знал, как он хам будет страдать от
тамошней, ни на что не похожей жары, к которой он никогда не привыкнет, как
он будет мучиться, пока в его комнате не поставят "кондишку" - установку для
кондиционирования воздуха. Он думал о снабжении и воде, о шамотном кирпиче
для огнеупорной кладки, о необходимости подготовки рабочих из местного
населения и о многом другом, и все это тревожило его, но это была обычная,
рабочая, как бы запланированная тревога.
А пока он привычно тревожился обо всем этом, еще его волновало что-то
совсем другое, и волновало не так, непохоже, особенным образом.
Два месяца назад он получил письмо от закадычного друга юности и вроде
даже родственника, но очень уж далекого, от Коли Пьянкова. Они расстались в
первую военную зиму, когда их взяли в армию, и с тех пор не виделись. Коля
встретил упоминание о Дроздове где-то в печати и после долгих колебаний и
сомнений (он или не он и захочет ли вспомнить?) написал на министерство.
Дроздов сразу же ответил, с удовольствием, но как-то словно машинально,
словно думая о чем-то своем, а Николай в следующем письме, ничего не говоря
о их родном северном городке, просто рассказал, что в окрестных лесах нынче
много грибов, а лето теплое, и они купались все лето и загорали, а река
изрядно обмелела. Он писал, что получил недавно квартиру в благоустроенном
доме и звал в гости: "Приезжай, буду очень доволен". Прочитав про грибы,
Дроздов неожиданно вспомнил, как ужасно давно, придя из лесу, его бабка
говорила матери: "Грибья этого полно", а он тогда был совсем еще пацаненок.
Он глянул дальше и, дойдя до приглашения, подумал: "А что, хорошо бы
махнуть!" И едва он успел подумать, как его словно пронзило током, и он
поразился, как же это случилось, что он не бывал там так давно, как он мог
выдержать, вытерпеть это. А ведь он и раньше часто вспоминал о своей юности,
о своем городке, но то были тихие, приглушенные воспоминания, они ни разу не
обожгли его. Но теперь для него стало ясно, что, если он не заедет туда хотя
бы на неделю, он не сможет работать на юге, на новой стройке, долго,
равномерно, изо дня в день, он не вынесет этого, у него просто не хватит
сил.
Пока теплоход, ломая стеклянную воду, пойдет по искрящимся южным морям,
он, Дроздов, мог бы взять за свой счет недельку, это никому не помешает. Это
никому не помешает.
Министр выслушал его без особого энтузиазма, но разрешил, отпустил,
посоветовав, однако, сперва проводить теплоход, как и намечалось ранее, и
Дроздов вылетел в тот же день к Черному морю.
Погрузка подходила к концу, и он два дня проторчал в порту и даже
ночевал не у себя в гостинице, а в каюте своего заместителя, идущего старшим