"Константин Ваншенкин. Во второй половине дня " - читать интересную книгу автора

липой, и даже рябиной. "С душой сделали", - подумал Дроздов.
В распахнутом плаще, держа в руке кепку, он неторопливо шел по
тротуару. Сперва он думал побродить только внутри города, а к реке выйти уже
вместе с ней, но теперь изменил свое решение. Оставляя комбинат слева, он
все убыстрял шаг, не замечая этого, и шел к реке по прямой, недостроенной
улице. Сначала он видел впереди только небо, потом далекий лес на том
берегу, потом самый тот песчаный берег и вдруг увидел все сразу, - у него
перехватило горло, и он остановился, потрясенный открывшейся картиной.
На той стороне светлели песчаные берега, редкостные здешние пляжи,
прямо над ними, дальше, сдержанная пестрота осеннего северного леса, где
преобладали темные краски елей. А ближе - самое главное, занимающее более
всего места в этом пейзаже - река! Очень широкая, темно-серая, осенняя, и
кое-где по ней шли отдельные светлые, ясные полоски, как в море бывают
полосы воды разных цветов. И плоты, плоты... Их вели вниз буксиры, а на
плотах - шалашики, костерки - жизнь. Повсюду лес в воде - здесь это
главное - и выкаченный лебедками из воды, в штабелях, уже высохший, серый, и
мокнущий в воде, и далеко от берега, на самом краю неподвижных плотов, баба,
согнувшись, полощет белье.
Справа, вдали, над темным лесом - монастырь, отсюда ушел Ермак
Тимофеевич воевать Сибирь, здесь снаряжался. Темные ели, темно-серая река и
темныг облака над ней - и среди всего этого, холодного, - неожиданная
светлая полоска - и на воде, и в небе, и на берегу...
И множество катеров, буксиров, моторок, ежеминутно взламывающих серую
гладь воды. Если бы здесь жить и работать, и чтобы окна выходили на реку!
Все бы само собой делалось, по крайней мере у него, это уж точно!.
"Почему такая судьба? Почему, если я так люблю эти места, я никогда
здесь не бываю, почему я должен работать за много тысяч километров отсюда,
где ничего не напоминает мне об этих краях! Почему я должен давить себя во
всем?" - думал он, но в глубине души сознавал, что все это не совсем так,
что все это не так просто.
- Вы не очень долго ждали?
- Пойдемте, скоро катер.
Он вел ее по прямой, недостроенной улице, она говорила о ЦБК, о его
первой очереди, о его второй очереди, о его мощности, сыпала цифрами, все
время поворачивая голову в сторону комбината. А он не слушал ее, он шагал и
думал: "Погоди, я тебе сейчас покажу. Ты такого сроду не видела".
И действительно, едва они вышли к реке, речь ее оборвалась, она только
сказала:
- Вот это да! - и замолчала.
Внизу, по широкой серой воде шли плоты, двигались катера и моторки,
один буксирчик пришвартовался к барже и повел ее как бы под ручку.
Противоположный берег сверкал белым песком, в котором там и тут торчали
отставшие бревна, пестрел и темнел далеким зубчатым лесом. Справа белел
монастырь, откуда ушел Ермак, и Дроздов сообщил ей об этом факте.
- А здесь что было? - она кивнула на дома нового города, уже выходящие
сюда, к обрыву.
- А здесь, моя милая, была моя деревня. Я здесь родился.
- Нет, серьезно? - она глядела вдаль, за реку, на открывшуюся
панораму. - Удивительная красота. Просто Нестеров.
- Какой Нестеров? - спросил он, не понимая.