"ЭКЛИПСИС" - читать интересную книгу автора (Тиамат)

Глава 4

За приоткрытым пологом были видны отблески костров, слышались крики и нестройные песни. Очередной большой пир у эссанти, который Итильдин видел не в первый раз, и даже не в первый раз со стороны, из палатки вождя. Только теперь он не жалкий пленник, а почетный гость, который дрался наравне с эссанти, по левую руку от предводителя. Впрочем… Эльф тяжело вздохнул. Он все равно был пленником – своего слова. Лиэлле жив и невредим – благодаря Кинтаро, и не сегодня-завтра тот назовет свою цену. Какой она будет, эльф мог себе представить: варвар высказался достаточно ясно во время их памятного разговора. Итильдин был рад и тому, что эссанти дал ему возможность напоследок побыть с любимым и даже не беспокоил их своим присутствием весь вечер.

Итильдин с нежностью смотрел на возлюбленного. Лиэлле был так красив, когда лежал в его объятиях полупьяный, разнеженный ласками, на щеках его играл румянец, зеленые глаза влажно блестели в полутьме шатра, освещенного только чадящим пламенем плошек с жиром. Эльф гладил его локоны, больше месяца не знавшие ножниц парикмахера и спадающие ниже плеч в беспорядке, целовал его обветренные губы, руки, покрытые ссадинами от веревок, и чувствовал себя счастливым. Только надолго ли это счастье?

– Черт, как я напился, – промурлыкал Альва. – Не хочешь воспользоваться моим беспомощным состоянием? – он игриво подмигнул эльфу, проводя рукой по его колену.

Улыбнувшись, Итильдин поцеловал его.

– Тебе нужно отдохнуть, Лиэлле.

– Для этого я никогда не бываю слишком усталым. – Альва придвинулся ближе.

Эльф знал, каким настойчивым может быть его возлюбленный, захваченный вожделением. Но сейчас Лиэлле был слишком пьян для активных действий, слишком вымотан переживаниями, пришедшимися на его долю за последний месяц. Итильдин же не хотел разрушить уют и ласковое тепло их объятий, которое он ценил – что греха таить – выше огня желания. Когда Лиэлле был полон страсти, он мог согреть даже прохладную эльфийскую кровь, но сейчас Итильдин чувствовал, что его любимый желает от него только ласки и нежности. Словно история с Реннарте охладила его пыл, подумал эльф не без горечи. Лиэлле не обвинял его, не сердился, он не стал любить его меньше, но в нем появилась какая-то неуверенность, будто он понять не мог, как себя вести. И эльф не решался предложить ему интимную близость. К тому же они в палатке вождя, сюда в любой момент мог войти Кинтаро…

…и вошел. Его высокая фигура на мгновение закрыла вход, а потом он пролез внутрь, нагнувшись, и развалился на шкурах рядом с ними.

– Слабоват же ты пить, северянин, – сказал он весело.

– Зато я быстро трезвею, – обиделся Альва. – И вообще…

Он приподнялся с колен Итильдина и ткнул Кинтаро пальцем в грудь.

– Держу пари, вы свое вино разбавляете самогоном, уж чересчур оно крепкое.

– Ах да, ты же у нас цивилизованный человек, привык потягивать виноградную водичку.

– Криданское вино, между прочим, самое лучшее на континенте! – запальчиво прокомментировал Альва.

Кинтаро засмеялся. Альва безбожно врал: лучшим на континенте считалось вино из приморских областей Марранги.

– В Криде самые лучшие любовники, это я могу признать с чистым сердцем, – сказал эссанти, не пытаясь скрыть похотливого блеска в глазах, и положил руку на колено молодого человека.

Альва фыркнул:

– А я все ждал, когда ты к этому подойдешь. Издалека начал, ничего не скажешь.

– Я пока еще ничего не предлагал, мой сладкий, – ухмыльнулся вождь, одновременно с этим оглядывая полураздетого Альву с головы до ног таким взглядом, что сомнений в его намерениях не оставалось никаких.

На присутствие Итильдина он не обращал внимания. Эльф на мгновение прикрыл глаза, не в силах вынести этого хищного блеска во взгляде варвара, этого жара животной страсти, исходящего от его тела.

Альва скорчил ехидную гримаску:

– Ты был достаточно красноречив, когда поселил нас в своей палатке. Ну что, мне прямо сейчас раздеваться?

Эссанти придвинулся ближе. Ладонь его поднялась по ноге Альвы и принялась поглаживать внутреннюю сторону бедра. Итильдин заметил, как его любимый бессознательно чуть развел колени, а его язычок быстро облизал губы. Эту схватку Лиэлле не выиграть, только не после кувшина вина, которое делало его таким уступчивым, податливым, отзывчивым на ласки…

– Я думал, ты сам захочешь отблагодарить меня за спасение твоей несчастной задницы, – вождь теперь смотрел в глаза молодому человеку.

– Задницей же, – уточнил Альва и пошло хихикнул.

– Это уже на мое усмотрение, – невозмутимо отозвался Кинтаро. – Твой ротик я тоже люблю.

Он поставил одно колено между ног Альвы, потом раздвинул его ноги и поставил второе. Теперь обе его руки ласкали нежную, чувствительную кожу бедер молодого человека сквозь ткань штанов. Он наклонился над Альвой, и тот откинулся назад, не отдавая себе отчета, каким соблазнительно-призывным выглядит его движение.

– А если я откажусь? – спросил молодой кавалер, снова облизывая губы.

– Тогда я уйду. Переночую с кем-нибудь другим. Мои воины мне не отказывают. – Кинтаро усмехнулся, наклоняясь еще ниже.

– Так я тебе и поверил, – насмешливо сказал Альва. – Ты не из тех, кто легко сдается.

– Кто сказал, что я сдаюсь?

Ладонь Кинтаро легла на затылок молодого кавалера, он притянул к себе Альву и прижался жадным поцелуем к его губам, заглушая протестующий возглас. Ладони Альвы уперлись в грудь степняка… и безвольно соскользнули. Когда поцелуй прервался, оба тяжело дышали. Кинтаро опрокинул Альву на шкуры, улегся на него, впиваясь губами в его шею, тиская его через штаны. Молодой кавалер беспомощно застонал, и глаза его закатились.

– Ты все еще можешь отказаться, – сказал Кинтаро ему на ухо низким, хриплым голосом.

– Чтобы дать тебе повод меня изнасиловать. – Альва попробовал издать смешок, собрав остатки самоконтроля.

– И не надейся, северянин. Почему бы тебе прямо не сказать, что хочешь грубого секса?

– Я не хочу… – голос Альвы прервался, и он застонал, когда Кинтаро коснулся языком мочки его уха. – Итильдин…

– Твой эльф тоже может присоединиться, – сказал вождь, ненадолго отрываясь от Альвы. Он схватил Итильдина за запястье и потащил к себе. – Твоя вера не запрещает тебе трахаться втроем, куколка?

Эльф вырвал руку и вскочил на ноги. Он не мог произнести ни слова, только молча пятился к выходу, не отрывая взгляда от своего Лиэлле, пылающего вожделением в объятиях другого.

– Альва, я не стану тебя принуждать. Одно слово. Да или нет?

– Разве я в том положении, чтобы отказываться?

– Ты еще скажи, что у тебя из чувства долга так стоит!

– Черт бы тебя побрал, Кинтаро… – жалобно простонал молодой человек, закрывая глаза. – Динэ, не уходи, если ты уйдешь…

Пошатываясь, Итильдин выбрался из шатра и задернул за собой полог.

Эльф отошел подальше и лег лицом в траву. Он хотел заткнуть уши, чтобы не слышать стонов и криков Альвы, но вдруг обнаружил, что жадно к ним прислушивается, представляет себе два обнаженных тела, бронзовое и золотистое, сплетенных в пляске страсти, расширенные зрачки Лиэлле, его невидящие глаза, полуоткрытые алые губы – и сильные пальцы варвара, удерживающие бедра любовника, хищно оскаленные зубы, пот, стекающий по виску, черные косы, падающие с плеч, когда он двигается в этом бешеном ритме, все быстрее, пока, наконец… Итильдин выдохнул, поняв, что последние пару минут сдерживал дыхание.

Лиэлле всегда так кричал во время оргазма, когда был снизу. А Кинтаро любил, чтобы под ним кричали… Они подходили друг другу. Великие боги, как они подходили друг другу, эти два смертных – варвар и аристократ, человек, которого он больше всего ненавидел, и человек, которого он любил больше всего на свете, тот, кто лег с ним первым, и тот, кто лежал с ним последним… Теперь они были вместе, а он…

Эльф вздрогнул и сел, услышав шаги. Даже если бы он не видел в темноте, он узнал бы Кинтаро по звуку движений. И даже если бы он не видел в темноте, он бы знал, что вождь снова готов к сексу, потому что не один раз испытал на себе его мужскую силу.

– Твоя очередь, куколка, – сказал эссанти, ухмыляясь.

– Как захочешь, – сказал эльф ровно, встал и начал снимать тунику.

– Да не здесь же. – Кинтаро дернул его за руку. – Пошли.

Мигом потеряв свою выдержку, Итильдин вскрикнул и замотал головой:

– Нет, пожалуйста!

Он вцепился в варвара, пытаясь увлечь его за собой на землю.

– Я не хочу, чтобы он это видел… Пожалуйста…

Кинтаро хмыкнул, поднял его на плечо и понес в шатер. Скинув свою ношу на пол, он принялся раздевать эльфа. Итильдин покорно позволил стащить с себя тунику и штаны. Во время этой процедуры он смотрел в сторону, на своего возлюбленного. Лиэлле лежал, закинув руку за голову, голый, утомленный и расслабленный, его волосы растрепались, кожа блестела от пота. Заметив наконец, что происходит, он приподнялся на локте, с удивлением наблюдая за действиями вождя.

– Кинтаро, оставь его, – сказал он, протягивая руку и поглаживая варвара по бедру. – Зачем тебе это нужно? Лучше иди сюда.

Кинтаро усмехнулся.

– Я сказал, что выберу сам свою награду, когда освобожу тебя из плена энкинов. И он со мной согласился.

– Это так, Альва, – подтвердил эльф без выражения.

– Я выбрал. Моя награда – вы оба.

Альва сел и сказал совершенно трезвым голосом:

– Вождь, не трогай его. Я тебе этого не позволю.

– Не бойся, ему понравится. Сладкая эльфийская куколка хочет меня, правда? – И Кинтаро одной рукой перехватил запястья эльфа, а другой взял его за подбородок и накрыл его рот своим.

Смысл его слов был так оскорбителен, что вначале Итильдин замер, не веря своим ушам, а потом все его напускное равнодушие в один момент полетело к бесам и демонам. Эльф яростно забился, пытаясь отвернуть голову, оттолкнуть варвара. Когда Кинтаро оторвался от его рта, эльф задыхался от бешенства:

– Ты!.. Ты!.. Как ты смеешь!.. Я никогда… – Он выплюнул еще несколько слов на языке Древних, проклятий из разряда пострашнее.

– Не смей, Кинтаро! – крикнул Альва.

– Думаешь, почему он так бесится? Признаться не хочет, даже самому себе.

Молодой кавалер гневно выпалил:

– Чушь! Он тебя ненавидит!

– С какой это радости? Я ему жизнь спас!

– Да, а перед этим напал на него и убил его родичей, а его самого…

– Ах, вот что он тебе рассказал! – Кинтаро засмеялся. – Да, конечно, Древние не врут, они кое о чем умалчивают. Он ведь не упомянул, как он первым пустил стрелу? Как застрелил пятнадцатилетнего мальчишку, подъехавшего к ним без оружия, как приказал своим обнажить мечи и начать бой?

Итильдин почувствовал, как его лицо запылало. Это правда, он сам развязал бойню. Эссанти все равно бы их атаковали. А если нет, если бы они проехали мимо, то могли бы напасть на след Миэ… Он не мог этого допустить.

– Кинтаро, прекрати, твою мать! – вскрикнул Альва, пытаясь оттащить его от эльфа. – К черту ваш вечер воспоминаний, слушать не желаю!

– Альва, да открой ты глаза! Посмотри, он же весь дрожит, когда я его трогаю! – Вождь ухмылялся, иллюстрируя это наглядно, проводя ладонью по груди и бокам эльфа. Итильдин со всхлипом втянул воздух, едва удерживая себя от того, чтобы не начать слепо и отчаянно вырываться. Прикосновения варвара обжигали его, как огонь. – Дай мне пять минут, и он будет меня умолять!

– Да ты с ума сошел! – Альва вцепился в его плечо. – Ты его изнасиловал, а потом кинул на забаву своим ублюдкам, и у тебя еще хватает наглости…

– Иначе его бы убили, а я этого не хотел. Или подстилка для воинов, или труп. Обычай эссанти.

– Ты должен был убить меня, вместе со всеми, – проговорил эльф сквозь зубы хриплым, изменившимся голосом. Ноздри его раздувались, взгляд буквально прожигал варвара. – Лучше бы я умер тогда, я умолял богов послать мне смерть! А ты мог – и не убил, оставил меня в живых!

– Ага, расскажи нам, как ты хотел умереть, – насмешливо сказал эссанти. – Любой Древний может сам себе остановить сердце, когда захочет.

– Ложь! – хрипло крикнул Итильдин. – Это можно сделать только в крайнем отчаянии, чтобы спастись от позора, и желание смерти должно быть необычайно… – он осекся, когда до него дошел смысл его собственных слов.

Кинтаро наклонился над ним, усмехаясь.

– Вот именно, куколка. Вот именно. И без того было полно возможностей. Дать себя убить в бою, броситься на меч. Тебя держали с ножом у горла, дернулся бы – и прощай, глотка! Но нет, ты не дернулся. Даже когда тебя трахали мои воины, ты был послушным. А мог сопротивляться до конца и доблестно сдохнуть.

С ужасом Итильдин смотрел на вождя, как на судью, выносящего жестокий, но справедливый приговор. Он так привык считать, что предпочел бы смерть позору! Но на самом деле он хотел жить, так отчаянно хотел, что был согласен на все, даже после того, как осознал, что его ждет. Не боль заставила его подчиниться, а то обещание смерти, которое он видел в глазах насильников. И молился он не о смерти, а об избавлении из плена – просто тогда казалось, что это одно и то же.

Он сам выбрал свою судьбу. Теперь он это понял.

– И что теперь? – злобно прошипел эльф. – Ты думаешь, я ненавижу тебя меньше? Думаешь, я смогу когда-нибудь забыть, как ты первым осквернил мое тело?

– Я взял тебя в плен, куколка, право воина. – Кинтаро склонился еще ниже и грубо поцеловал эльфа в губы. – Это честь – лечь с вождем, – глумливо добавил он.

Эльф вырвал одну руку и ударил варвара по лицу со всей силы, но эссанти даже не шелохнулся. Ухмыльнувшись, он снова поймал его запястье и прижал к полу.

– Если бы ты мог выбирать, кто первым тебя трахнет, ты выбрал бы меня. Сознайся, что я тебе всегда нравился. Расскажи, как ты неделями ублажал меня в этом шатре, только бы я не выкинул тебя обратно, к кострам воинов.

– Альва, он лжет! – вскрикнул Итильдин. – Он просто держал меня здесь и никому не позволял трогать! Боялся, наверное, что я сдохну раньше времени! И сам не прикасался, брезговал!

Варвар расхохотался. Эльф посмотрел на Лиэлле, взглядом умоляя его заговорить, вмешаться, остановить это унижение. Но Лиэлле молчал и задумчиво за ними наблюдал, пощипывая нижнюю губу.

– Я не любитель насилия, куколка.

– Ну да, ты поимел меня ради моего же блага!

– Точно. Вот он сделал то же самое.

– Он меня спас, а ты – превратил в шлюху!

– Лучше, если бы тебя оскопили и отправили к женщинам – мыть горшки и дубить шкуры?

– И я еще должен быть тебе благодарен? – крикнул эльф, глядя на вождя с ненавистью. – Ну давай, доведи дело до конца, трахни меня, если тебе так хочется! Тебе нужна благодарность, ну так давай, возьми меня, чего ждешь, ты, ублюдок, животное, похотливая тварь, ты… – Эльф хрипел, задыхаясь, лицо его было искажено яростью, пальцы сжались в кулаки, он отчаянно пытался вырваться из рук Кинтаро. Ярость ослепляла его, лишала самоконтроля, ему хотелось вцепиться варвару в горло, ударить его, стереть с его лица это выражение наглой уверенности. Он даже не замечал, что ругается впервые в жизни площадной бранью людей, которую он машинально запоминал в тавернах, в гвардейских казармах, где бывал вместе с Лиэлле.

– Рад, что мы договорились, – хрипло сказал Кинтаро, обхватывая ладонью его восставшую плоть.

Стыд обжег Итильдина, когда он понял, что возбудился во время всей этой возни. Невероятно, раньше только с Лиэлле… Эту мысль он не успел додумать, потому что в этот момент Кинтаро его поцеловал, властно проникая языком в его рот, прижимаясь к нему горячим телом, ритмично лаская его член.

Жар охватил тело эльфа, перед глазами все застлал красный туман, и безумие окончательно им овладело. Задушенно вскрикнув, он вырвал руки из хватки степняка, впился ногтями в широкие смуглые плечи, стиснул коленями крепкие бедра и подался к нему навстречу, неистово терзая его губы в поцелуе, давая выход своей ярости – и возбуждению.

Итильдин смутно помнил, как потом они без устали ласкали его вдвоем – язычок Лиэлле касался его самых интимных мест, он стонал и задыхался, а Кинтаро жадно пожирал его рот своим, поглаживая его соски; как они заставили его кончить и использовали его серебристое семя для смазки, как варвар брал его сзади, пока Лиэлле прижимался к нему спереди, целовал его губы, и шею, и грудь, гладил его, шептал что-то страстно на ухо, и как перед глазами его вспыхнули звезды, а потом какое-то время он не помнил ничего, потеряв сознание, что за двести пятьдесят лет его жизни случалось с ним нечасто. Очнулся он в объятиях Лиэлле и Кинтаро, по-прежнему возбужденных и охваченных желанием, и скоро эльф перестал понимать, кто прикасается к нему, чья плоть дарит ему наслаждение.

Проснулся он далеко за полдень: под головой у него было мускулистое бронзовое колено, а к груди прижималась рыжая лохматая голова, и своей изящной рукой Лиэлле продолжал сжимать член эльфа, как ребенок любимую игрушку. В шатре стоял тот запах, который всегда сопровождает занятия любовью – разгоряченного тела, мужского пота и семени, с легкой нотой апельсинового масла, которое Итильдин не забыл захватить для Лиэлле из Трианесса, памятуя, что тот жить без него не может и только что в еду его не льет.

Воспоминания о прошедшей ночи (и прошедшем утре, если быть точным) были не слишком вразумительными, но то, что он вспомнил, заставило его зажмуриться от стыда. Как будто, закрыв глаза, он перестанет видеть перед собой эти картины разврата и распутства, когда он кувыркался тут на шкурах с варваром, как животное во время случки. И теперь у него не было оправдания, что его взяли силой или что он хотел доставить удовольствие возлюбленному. Грязно и отвратительно – говорил ему холодный разум. Сладко – говорило тело, по которому от воспоминаний пробегали жаркие судороги.

Должно быть, он дернулся, потому что Альва проснулся и поднял голову. Его сонные зеленые глаза взглянули на эльфа, потом он поцеловал его и спросил тихонько:

– Ты в порядке?

– Н-не знаю…

– Кажется, ты сорвал голос.

– Я… кричал?

– Угу… вопил как резаный… и все на Древнем языке. Я бы тоже кричал, но у меня рот был занят. – Лиэлле улыбнулся с восхитительным бесстыдством.

Итильдин покраснел, отвел глаза. Колено, на котором он лежал, зашевелилось, и вождь сел, потягиваясь.

– За такую ночь я бы не только на энкинов пошел, я бы осадил Селхир или прямо сразу Трианесс, – сказал он весело.

Альва хихикнул.

– В Селхире тебя Лэй отымеет в полный рост, мало не покажется!

– С горячим мальчиком никакая женщина не сравнится. С двумя горячими мальчиками, – уточнил Кинтаро, подумав.

– Это кто тебе здесь мальчик? – Альва шутливо ткнул его кулаком в бок. – Я тебя старше на пару лет минимум, а уж Древний народ…

– Зато я трахаю вас обоих, – перебил его вождь, подмигнув эльфу, и по-хозяйски поцеловал Лиэлле.

– Железный аргумент, – немедленно согласился Альва, лучезарно улыбаясь. – А кормить ты нас собираешься? Если дашь мне кусок мяса и кувшин вина, я хоть все твое племя перетрахаю.

Кинтаро захохотал, показывая крупные белые зубы. Снаружи его окликнул чей-то голос, вождь отозвался, и в шатер заглянул смуглый юноша в набедренной повязке, встретивший их с отрядом в Нийяре. Итильдин знал его и раньше. Юноша никогда его не трогал, но он был любовником вождя, и эльф не один раз становился свидетелем их бурной страсти, когда Кинтаро оставлял его в своем шатре.

Тот окинул жадно-любопытным взглядом обнаженные тела любовников, улыбнулся и сказал что-то на оман, языке воинов. У каждого племени Диких степей было свое наречие, своеобразный жаргон на основе всеобщего языка, переделанного и измененного до неузнаваемости степным акцентом, с вкраплениями неологизмов и слов из старых языков. За три месяца плена эльф научился разбирать отдельные слова из оман эссанти, и по понятным причинам большинство этих слов касались сферы секса. Комментарий молодого воина лежал вполне в этом русле.

– Инаги говорит, что ревновал бы к вам, не будь вы столь красивы. Примерно так, если прилично, – сказал вождь и снова засмеялся.

– А что он на самом деле сказал? – заинтересовался Альва, поворачиваясь, чтобы посмотреть на вошедшего.

– Сладкий мой, ты так жаждешь узнать, что именно хотел бы сделать с тобой каждый из моих воинов?

– Вряд ли я узнаю что-то новое, – Лиэлле усмехнулся, глядя на Кинтаро. – Впрочем, буду иметь в виду, если мне вдруг перестанет хватать тебя.

Кинтаро принес им в шатер воды, вина, блюдо с лепешками, жареным мясом и нарезанной кусками мелкой степной дыней, после чего без объяснений испарился, обнимая за талию Инаги. Намерения его были очевидны, учитывая, что он даже одеваться не стал. Поняв, что на ближайшие несколько часов они избавлены от общества Кинтаро, Итильдин не сдержал облегченного вздоха и расслабился. Оказалось, что все это время он был натянут, как тетива лука.

Вместо того чтобы сразу накинуться на еду, Лиэлле лег с ним рядом, положил ему голову на плечо и спросил тихо:

– И что мы теперь будем делать, любовь моя?

Эльф почувствовал, как у него задрожали губы.

– Я сделаю все, что ты скажешь, – ответил он так же тихо.

– Вчера ты обошелся без моих указаний.

Отчаяние накатило на Итильдина, и он выдохнул:

– Прости меня, Лиэлле… Я… Я не понимаю… Этот человек… Боги, я его ненавижу…

Он попытался закрыть лицо руками, но Лиэлле мягко, но решительно отвел их и повернул лицо эльфа к себе.

– Динэ, почему бы тебе не признать, что тебе нравилось то, что было ночью? Будь это не так, я не позволил бы ему тебя трогать.

Итильдин молчал, лицо его кривилось, как от боли.

– Это мерзко, унизительно, грязно! – наконец выговорил он с рыданием в голосе. – Я не понимаю, как я мог… как позволил ему… Я этого не хотел!

– Но ты не сказал ему «нет».

Эльф не понимал, почему в глазах его возлюбленного нет презрения, укора, ведь теперь он имеет полное право презирать его!

– Я потерял контроль над собой, – еле слышно произнес он, – позволил инстинктам взять верх над разумом…

– Может быть, иногда и надо позволять себе потерять контроль? – Ладонь Лиэлле погладила его по щеке. – Ты знаешь, лучший способ побороть искушение – это поддаться ему. Почему бы нам просто не получать удовольствие, пока мы здесь?

– Я не могу… – простонал эльф. – С любым другим мне было бы все равно, но с этим… с этим…

Голос Лиэлле превратился в воркующий шепот:

– Он же тебе нравится? Он не может не нравиться, такой большой, сильный, такой горячий… Тебе нравится, как он тебя целует, как входит в тебя, берет тебя своей плотью, подчиняет себе…

Итильдин застонал и закрыл глаза, по телу его разливалась горячая, томная слабость.

– Я не хочу его, но… мое тело… оно само… я перестаю владеть собой…

– Зачем ты сопротивляешься самому себе? – прошептал Лиэлле ему на ухо. – Силы слишком неравны, радость моя.

– Я не могу предать нашу любовь…

– Но мне никогда не удавалось пробудить в тебе такую страсть.

– Я бы никогда не оскорбил тебя столь низменным чувством! – воскликнул эльф испуганно, его сознание мгновенно прояснилось.

– И очень жаль, – сказал Лиэлле со вздохом. – Иногда, знаешь ли, надоедает быть объектом только возвышенных чувств. – Он перекатился на спину и по-кошачьи изогнулся всем телом. – Интересно, что мне надо сделать, чтобы ты набросился на меня однажды, как голодный зверь.

Итильдин вспыхнул. Сама эта мысль была ужасно непристойной. Как он может смотреть на своего Лиэлле с чувством, отличным от любви и нежности? Если бы они встретились и полюбили друг друга до того, как эльф попал в плен, он никогда бы не смог превозмочь стыд и принять физическую сторону любви смертных. Это значило, что… что страдания, пережитые в плену, все-таки имели смысл, с пугающей ясностью осознал он. И значит, вождь эссанти был всего лишь орудием неумолимой судьбы, которой эльф должен был подчиниться.

Лиэлле посмотрел на него серьезно и немного печально. Сказал:

– Сейчас ты выглядишь еще несчастнее, чем когда я застал тебя с Реннарте и Файризом.

– Я никогда раньше не терял способности собой управлять, – тихо отозвался Итильдин. – Мне трудно к этому привыкнуть.

– На этот раз тебя никто не принуждает, любовь моя. Даже если ты думаешь, что должен ему что-то из-за меня, то вчера ты сполна расплатился. Скажи ему «нет», и он не станет тебя трогать.

– А ты?

Лиэлле вздохнул.

– Со мной сложнее. Во-первых, я не могу сказать ему «нет». Ну, могу, но только до определенного момента. Пока он меня не поцелует или в штаны не заберется. А во-вторых, даже если бы я мог… Что мне делать? Он мне жизнь спас. И мы с тобой здесь в полной его власти. Я боюсь даже заикнуться об отъезде, чтобы не услышать, что он никуда меня не собирается отпускать.

Против воли Итильдин улыбнулся: его возлюбленный сам не понимал, какой у него простодушно-кокетливый взгляд в этот момент. Даже жаль было его разочаровывать.

– Лиэлле, он правду говорил, что не станет тебя принуждать. И удерживать тебя не станет, если ты захочешь уехать.

Альва кинул на эльфа быстрый взгляд и вздохнул, прикусив нижнюю губу.

– Ну, я не буду отрицать, что он меня заводит до потери сознания. Но люблю я только тебя, Динэ. – Он взял руку Итильдина и поднес ее к губам. – Ради тебя я могу от него отказаться. Будь со мной рядом, обнимай меня, и у него не будет никаких шансов.

Итильдин покачал головой.

– Нет, Лиэлле, я не стану лишать тебя удовольствия. Мне даже нравится… – он прервался, поняв, что хочет сказать, и страшно смутился. Склонился к уху Лиэлле и продолжил, делая над собой усилие и заливаясь до ушей краской: – …просто смотреть на тебя, когда ты… когда ты с ним… Ты так красив, когда занимаешься любовью!

Лицо Итильдина горело так, как будто вот-вот должно было покрыться пузырями от ожогов. Он отвернулся, стараясь побороть смущение, и пододвинул поближе блюдо.

– Ты, наверное, голоден?

– Как волк просто. Я бы сейчас даже в рот взять не рискнул, – сказал Лиэлле наиразвратнейшим тоном.

Эльф не выдержал и фыркнул. В устах благородного кавалера Ахайре даже вульгарные шутки звучали с особым шиком.

Кинтаро вернулся уже под вечер, голый, с наполовину расплетенными косами, и в шатре сразу стало тесно от его большого тела и громкого голоса. В его отсутствие Альва с Итильдином лежали в обнимку и лениво переговаривались, рассказывая друг другу о событиях тех недель, что они провели порознь. Перед самым его появлением они уже целовались, медленно и нежно, со все возраставшим взаимным желанием. А когда он вошел, вдруг отпрянули друг от друга, будто он застал их за чем-то предосудительным.

– Я как раз вовремя, – сказал Кинтаро, бесцеремонно вклиниваясь между ними и хватая Итильдина. – На этот раз я начну с тебя, куколка.

С отчаянным лицом эльф принялся отдирать от себя его руки. Он твердо решил, что на этот раз вождь эссанти его не получит. Если бы варвар задал вопрос, он бы ответил «нет». Но варвар предпочел опять прибегнуть к насилию. Что ж, пусть попробует справиться с эльфом, который не избит, не измучен и не ранен! Даже если этому эльфу придется сражаться одновременно и с самим собой. Резким движением Итильдин вырвался из хватки Кинтаро, вождь опрокинул его на шкуры и навалился сверху, эльф напряг все силы и выскользнул из-под него. Молча, сцепив зубы, они начали бороться на полу шатра, перекатываясь друг через друга. Силы были примерно равны: эльф подвижней и гибче, но степняк тяжелее. Итильдин не мог воспользоваться своим преимуществом – в шатре было слишком мало места, и Кинтаро крепко сжимал его запястья, не давая возможности ударить или оттолкнуть себя. Наконец он изловчился, кинул Итильдина лицом вниз, завернул ему руку за спину, потом вторую и спокойно улегся сверху, прижимая к полу всей тяжестью своего тела. Тяжело дыша, Итильдин извивался под ним, – великие боги, проще было выбраться из-под упавшего векового дуба, чем из-под этого варвара с мускулами тверже камня.

Дыхание Кинтаро коснулось его уха.

– Хочешь меня о чем-нибудь попросить? – промурлыкал он.

– Пошел ты, – сквозь зубы выговорил Итильдин, продолжая дергаться. Ничего более умного в голову не приходило. Особенно когда одна твердая деталь организма Кинтаро прижималась прямо к его ягодицам. А степняк еще и совершал ленивые движения бедрами, имитируя половой акт, и дышал Итильдину в ухо. С него станется и целовать его начать, будто они любовью занимаются, а не дерутся!

Итильдин вспомнил традицию поединков эссанти, которым не раз был свидетелем, и ему мгновенно стало жарко. Кочевники сходились врукопашную, без оружия и без одежды, и победитель получал побежденного прямо на месте поединка, на примятой степной траве.

– Вы оба сумасшедшие, вы это знаете? – сообщил Лиэлле откуда-то слева.

– Этот наивный эльф думает, что может мне сопротивляться, – сказал Кинтаро насмешливо. – А у самого, небось, уже стоит.

Пытаясь подавить смущение и возбуждение, Итильдин процедил ядовито:

– Ну, попробуй что-нибудь сделать в этой позе. Или так и будешь лежать на мне, истекая слюной?

Альва присвистнул, а Кинтаро расхохотался.

– Наш сладенький рыжий окончательно тебя развратил, – выговорил он сквозь смех. – Не терпится? Так и скажи, не стесняйся.

Эссанти поднял эльфа на колени. Итильдин намеревался вырваться сразу же, как только хватка вождя на его запястьях ослабнет, однако не успел. Одной рукой Кинтаро обхватил его поперек груди, прижав его руки к бокам, а другой потянулся к его паху. Ладонь вождя обжигала, словно он прикасался к обнаженным нервам. Итильдин громко втянул воздух через стиснутые зубы и напрягся в объятиях своего непрошеного любовника. Несколько издевательски медленных движений – и у эльфа началась роскошная эрекция.

– Соскучился по мне, эльф? – сказал Кинтаро вкрадчиво, проводя пальцами по его груди, и впился губами в шею, засасывая нежную кожу самым безжалостным образом.

Тот всхлипнул, закатывая глаза и откидывая назад голову. Руки его бессильно упали, тело обмякло, но та его часть, которой завладела рука Кинтаро, болезненно затвердела. Возбуждение было болью. Кинтаро вызывал ее, и только он мог ее успокоить.

– Я тебя ненавижу, – выдохнул Итильдин, и Кинтаро отозвался, не отрываясь от своего занятия:

– Плевать. Главное, ноги раздвигай.

– Ублюдок, – пробормотал эльф и сорвался на стон, когда почувствовал внутри себя грубые, властные и при этом мастерски точные прикосновения пальцев.

– Сучка, – нежно шепнул Кинтаро, кладя руки ему на бедра и подтягивая эльфа к себе.

Потом Лиэлле вдруг оказался между раздвинутых колен Итильдина и начал его целовать, щекоча своими шелковистыми кудрями, и сознание эльфа снова отключилось, еще раньше, чем вождь эссанти взял его прямо так, на коленях, а криданский кавалер наклонился и пустил в дело свой умелый рот. Осталось только бесстыдное наслаждение, руки, губы, волосы, бедра, ноги, кожа, гладкая и мокрая от пота, повсюду брызги горячей влаги, твердая плоть внутри, твердая плоть снаружи, и нет никакой возможности вынырнуть из сладкого затмения. Не тогда, когда один твой любовник – утонченный и искусный аристократ, а второй – дикий ненасытный варвар…

И все-таки ни разу Итильдин не сдался Кинтаро без борьбы. Каждый раз, когда вождь грубо, по своему обыкновению, заваливал его на шкуры, властно целовал, тискал между ног, эльф начинал отбиваться. Правда, ни разу ему не удавалось продержаться дольше получаса. Стоило только Кинтаро облапить его и начать ласкать и покусывать в самых чувствительных местах, как эльф совершенно терял силы к сопротивлению, особенно если к варвару присоединялся коварный Лиэлле. Вдвоем они мигом превращали его в распутное существо, с воплями и стонами извивающееся на шкурах. Сопротивляться было абсолютно бесполезно – и все-таки эльф это делал. Последняя уступка его гордости, больше ничего не оставалось. Варвар раздражал его – каждым движением, каждым словом, каждым воспоминанием, которое вызывал в эльфе. Он ненавидел Кинтаро за ту власть, которую вождь эссанти имел над бывшим своим пленником, за все то прошлое и настоящее, что связало их странными узами, которые было невозможно разорвать, но которым эльф не хотел подчиниться.

Но ни разу он не сказал «нет». Ему нравилось драться с Кинтаро. Теперь у эльфа была привилегия посылать его к черту, выпутываться из его настойчивых объятий, награждать ударом или пинком, украшать синяками и ссадинами. Целуясь, они нередко прокусывали друг другу губы до крови, и во время оргазма эльф полосовал спину варвара глубокими царапинами. Глядя потом на эти следы, Итильдин испытывал странное удовлетворение. Это было своего рода реваншем за его былую беспомощность и покорность. Теперь Кинтаро не мог получить его без боя, и варвару никогда не надоедало играть в эту игру. Так же, как и эльфу. А Лиэлле не надоедало наблюдать. Итильдин все время чувствовал, как его возлюбленный смотрит на их возню горящими глазами с почтительного расстояния, выжидая, когда можно будет присоединиться. Когда же Кинтаро и Итильдин, выпустив пар, переключались на Альву и объединяли усилия, то за короткое время доводили его своими ласками до беспамятства. Эльф не уставал удивляться, какой нежный, горячий и чувствительный его Лиэлле.

И если его возлюбленному больше нравился прежний, сдержанный и бесстрастный Итильдин, с тихим голосом и безупречными манерами, это было незаметно.

– У тебя найдется кто-нибудь, кто отвезет письмо в Селхир?

Кинтаро перекатился на спину, чтобы взглянуть на Альву.

– Хочешь послать весточку своей стриженой подружке? Найдется, почему нет.

– А это не опасно? – подал голос Итильдин.

– Возможно, ты удивишься, но энкины и так знают, что рыжий жив и здоров, – довольно ехидно ответил вождь. – И не иначе как твой неудачливый поклонник тоже знает.

– Он не об этом, балда. Вдруг энкины перехватят твоего вестника? Они ведь наверняка следят за Селхиром.

– Не беспокойся, я не дурака пошлю, а настоящего воина. Такого энкинами не испугаешь.

– Ладно, убедил. Только пусть скорее отправляется. Лэй наверняка ему щедро заплатит, и я могу добавить.

– Все-то вы, северяне, о деньгах. Забудь, сладкий, в степи твое золото ничего не стоит.

– Ну да, вы натурой предпочитаете, – съехидничал Альва.

– Видишь ли, по нашему обычаю, вестник – это приятная и почетная обязанность, и посылают того, кто заслужил право отдохнуть, поразвлечься, ты понимаешь, о чем я?

Альва фыркнул:

– Вроде отпуска, да?

– Точно. Так каких мужчин предпочитает твоя леди-полковник?

– О, тут эссанти в пролете. Она любит сладких блондинов, в твоем племени вряд ли такие найдутся.

– Почему нет, – усмехнулся Кинтаро, вставая.

Он вышел из шатра и через четверть часа вернулся с молодым воином, при виде которого Альва просто остолбенел от изумления.

– А еще говорят, эльфы с людьми не скрещиваются, – сказал он, когда снова обрел дар речи.

– Лиэлле, он вовсе не похож на эльфа, это заметно по строению лицевых костей и скелета, – заметил педантичный Итильдин. – Кроме того, такой рост и цвет волос нехарактерен…

Не слушая его, Альва обошел воина кругом, бесцеремонно его разглядывая. Тот усмехнулся и принял более непринужденную позу, но ничего не сказал. Альва перевел глаза на Кинтаро.

– Ты хочешь сказать, что этот парень – эссанти? – спросил он с недоверием.

– Его зовут Рэнхиро. Он здесь родился, он знает оман эссанти. Он истинный воин племени.

– Я рад знакомству, доблестный кавалер Альва Ахайре, – сказал Рэнхиро на всеобщем и слегка поклонился, пряча улыбку.

Альва даже не стал делать вид, что смутился. Он приветливо улыбнулся воину, продолжая беззастенчиво на него пялиться.

Рэнхиро был почти так же высок, как Кинтаро, но поуже в кости, и к тому же еще довольно юн – не больше двадцати, а скорее, лет восемнадцать. Одет он был как кочевник, в кожаные штаны и мокасины, и носил такие же украшения, ожерелье и серьги из черного агата, но от эссанти в нем была только стройная мускулистая фигура, словно вылепленная лучшим столичным скульптором. Зато кожа была не бронзовая, а светлая – вероятно, от природы белая, а теперь тронутая легким загаром цвета топленого молока. И никаких высоких скул и слегка раскосых глаз, как у всех кочевников. Черты его лица были точеными, правильными, губы – нежными и пухлыми, как у девушки, глаза под мохнатыми ресницами напоминали цветом море: не то синие, не то зеленые. В общем, если бы природа чуть-чуть перестаралась, при взгляде на это лицо в голову приходила бы только одна мысль: «Какая куколка!» Но в глазах его и во всей фигуре была спокойная, уверенная сила воина. Такой, не изменившись в лице, выйдет на бой против десятка воинов – и наверняка одержит победу. Картину довершала грива светлых волнистых волос до пояса. Они выгорели на солнце до такой степени, что их можно было назвать белокурыми. Мечта романтической девицы. В столице из-за такой модели передрались бы все художники. А правитель Арислана не пожалел бы золота и драгоценностей, чтобы заполучить его в личную охрану.

Если подумать, то появление такого воина в племени было вполне объяснимо. Может быть, его захватили в плен ребенком вместе с матерью. Или он сын пленного. Или гостя. Если бы Альва тогда, во время своего первого пребывания у эссанти, согласился на женщину, то сейчас на свет уже вполне мог появиться какой-нибудь рыжий малыш.

– Ты знаешь в лицо командира селхирского гарнизона? – спросил Кинтаро.

– Я был в походе и видел леди-полковник.

– Передашь ей письмо кавалера Ахайре лично в руки и скажешь, что прибыл в ее распоряжение. Если распоряжений никаких не будет, можешь пошататься по Селхиру или вернуться сюда, на твое усмотрение. Согласен?

– Это честь для меня – встретиться с прославленной в боях Хазарат, – ответил тот.

– Если отпустит тебя раньше, чем через месяц, то прозвище свое носит зря! – воскликнул Кинтаро, обнимая за плечи молодого воина, и расхохотался.

Рэнхиро взглянул на него с улыбкой, и Альва решил, что в прошлом они наверняка были любовниками – столько тепла и симпатии было в этом взгляде. Ничего удивительного, Кинтаро точно мог хоть все племя перетрахать, при его-то темпераменте. Наверное, здесь сложнее найти того, кто не был его любовником…

Любопытный Альва вскользь спросил об этом у Кинтаро, когда молодой воин ушел. Вождь рассеянно сказал:

– Я с ним спал когда-то. Но Рэн мне вроде младшего брата. Мы еще в аюри сошлись, в учебном лагере для детей, я его от мальчишек отбивал. Он же в детстве хорошенький был, как картинка.

– Да и сейчас, в общем, очень даже ничего, – пробормотал Альва.

Кинтаро фыркнул, потом спросил:

– Как думаешь, понравится твоей подружке?

– Ты что, серьезно? Ты его в подарок, что ли, отправляешь? С приказом залезть к Лэйтис в постель?

– Не переживай так, сладкий. Никто никого не принуждает. Она хоть и баба, но воин отличный, в Диких степях ее знают. С такой переспать – действительно, честь. Эутанги наверняка посылают к ней красивых юношей: есть у них такой обычай, союзникам любовь предлагать.

Альва приподнял брови. Об этом Лэй ему не рассказывала. Должно быть, отсылала такие «подарки» обратно… э-э… нераспакованными. Брюнетов она не жаловала. Среди эутангов вроде бы встречались шатены, но Лэй просто не любила типаж степняка. Пока Альва не встретил Кинтаро, он ее, в общем, понимал.

Неделя прошла как в тумане. Они трое только и делали, что ели, спали и занимались любовью, иногда по целым дням не принимая вертикального положения. Наконец Альва сказал тоном капризной кокетки:

– Мне надоело погрязать здесь в безделье, распутстве и пороке.

– Можно поехать на охоту, – сказал Кинтаро, ехидно улыбаясь. Он заранее знал, какой будет ответ.

– Ну уж нет! – Альва содрогнулся. – Никакой охоты. Я хочу вернуться в лоно цивилизации, где есть горячая вода, мягкая постель и крем для лица. И апельсиновое масло у нас почти кончилось.

– И куда же ты собрался? Тебе нельзя возвращаться в Криду. Второй раз я могу и не успеть к тебе на помощь.

– Ну, на Криде свет клином не сошелся. У меня есть кое-какие знакомства в Арислане, на первое время достаточно.

– Арислан так Арислан, – согласился Кинтаро. – Давно хотел там побывать.

Итильдин посмотрел на Лиэлле и увидел, как в глазах его медленно проступило удивление. Сам же эльф принял решение Кинтаро со смирением. Он знал, что от варвара всего можно ожидать, и смысл его слов: «Моя награда – вы оба» – был глубже, чем казалось на первый взгляд. Кинтаро не собирался так быстро отказываться от своего прекрасного рыжего трофея. Возможно, он не собирался отказываться от него никогда.

– Что-то я не понял, – сказал Лиэлле, сдвигая брови и оттопыривая нижнюю губу. – Ты-то здесь при чем? Ты же не собираешься провожать нас до самого Арислана?

– Я поеду с вами, только и всего.

– Э-э-э… Кинтаро, нам не нужны сопровождающие. По-моему, это совершенно лишнее, – Альва по-прежнему глядел на эссанти удивленно.

– Зря ты так думаешь. Энкины мстительны, и Таргай никогда не забудет нанесенную ему обиду. Наверняка он уже разослал людей на твои поиски. Добра у него все еще до хрена, даже после выкупа твоему королю. Деды его и прадеды столько золота в степи зарыли, что можно отлить надвратную башню Селхира в натуральную величину.

– Слушай, Кинтаро, я сам могу о себе позаботиться. Мы сами, – поправился Лиэлле, взглянув на Итильдина.

Кинтаро протянул руку и взял Альву за подбородок. Жест получился у него очень нежным, без следа обычной агрессивности.

– Я просто хочу поехать с тобой, мой сладкий, – сказал он, глядя кавалеру Ахайре в глаза.

Альва вздохнул и отвел взгляд.

– Опять ты начинаешь… Это бессмысленно, Кинтаро. Я думал, мы уже все обсудили.

– А я думал, ты успел изменить свое мнение.

– Я тебе благодарен и все такое, но… Лучше сейчас все закончить.

– Разве тебе плохо со мной?

– Не в этом дело. Черт! У нас своя жизнь, у тебя своя, и меня это устраивает. Ты – вождь эссанти, а мы – два искателя приключений, изгнанники из родной страны.

Итильдину было невыразимо приятно слышать это «мы», «у нас». Но в то же время он с беспощадной ясностью понимал, что Кинтаро не хочет никуда уходить из их жизни и твердо решил последовать за ними. «Он мог потребовать другую цену, гораздо выше», – напомнил себе Итильдин. Не то чтобы его радовала перспектива делить с ним дальше и постель, и возлюбленного. Но по сравнению с тем, чем угрожал Кинтаро при памятном их разговоре в Трианессе, все остальное казалось не таким страшным.

– Вождь эссанти, ха! – Кинтаро презрительно фыркнул. – Сегодня я, завтра кто-то другой. Они даже не станут устраивать состязание, просто выберут Акиру, и все. Я не собираюсь провести в Диких степях всю жизнь. Когда-то нужно двигаться дальше.

– Нет, – отрезал Лиэлле. – Только не со мной.

– Я не буду требовать ответа прямо сейчас. Подумай.

– Да тут и думать-то… О-о, ч-черт… М-м-м…

Кинтаро поцеловал его в губы, потом проложил дорожку из поцелуев от шеи до плеча.

– Ну, попробуй, скажи это, – промурлыкал он, высовывая язык и сладострастно обводя сосок кавалера Ахайре. – Скажи, что ты готов расстаться со мной навсегда и больше никогда меня не видеть.

– Н-но… я же не… говорил, что хочу уехать… прямо сейчас… – выдохнул Лиэлле, изгибаясь. – Это… нечестный прием… О-о, боже!

– Давай, помоги мне, куколка.

Итильдин послушался, и в последующие несколько часов Лиэлле больше был не способен возражать.

Прошла еще неделя, в течение которой Кинтаро не один раз возвращался к обсуждению щекотливой темы. Альва отмалчивался, отшучивался, затыкал ему рот поцелуями – словом, всеми силами избегал прямого ответа. Итильдин не вмешивался: он наблюдал за выяснением отношений со стороны. Точно так же, как поступил Альва в ту первую ночь в шатре Кинтаро. А что еще оставалось? Они должны были решить это сами, между собой. А он был готов принять любое решение.

Исчерпав все свое красноречие (на которое он, в общем, был не особый мастер), Кинтаро решил зайти с другой стороны. И обратил свои взоры на эльфа.

– Я хочу с тобой поговорить, – сказал он без обиняков.

– Разве нам есть о чем разговаривать? – пожал плечами Итильдин.

Они почти шептали, чтобы не разбудить спящего Альву. Кавалер Ахайре в эти две недели очень много спал – скорее всего, остаточное действие наркотиков, которыми его опаивали в плену.

– О нем хотя бы, – Кинтаро показал на Альву глазами. – Жду тебя у колодца.

И он вышел, не дожидаясь ответа. Итильдин поколебался, потом нехотя натянул штаны и последовал за ним.

Он не любил выходить из шатра. Становище было другим (дважды в год эссанти кочевали с места на место), но что тут могло измениться? Те же кострища, те же шатры, тот же колодец на краю лагеря, обложенный камнями и прикрытый каменным кругом от пыли. Такие были рассеяны по всей степи, вода в них была холодной и сладкой, похожей на ту, что текла в ручьях Грейна Тиаллэ. Многие из этих колодцев были вырыты сотни лет назад, но все еще не пересохли.

И в лагере все было как раньше. Воины эссанти сидели и лежали на расстеленных у костров шкурах, жарили мясо, точили мечи, чинили сбрую, шутили, смеялись, расчесывали друг другу волосы, занимались любовью в своих шатрах с откинутыми пологами. Только одна деталь отличала пейзаж годовой давности от нынешнего. У столба, разукрашенного белой краской, никого не было.

Этот столб притягивал взгляд эльфа, как магнитом. Ноги его словно сами остановились перед ним, когда он обходил лагерь по краю, не желая привлекать внимания варваров.

Итильдин протянул руку и коснулся шероховатой поверхности. Цепи с ошейником больше не было, так же как и грязной циновки, запятнанной следами жестоких развлечений воинов. Краска облезла, железное кольцо, к которому крепилась цепь, покрылось ржавчиной. Он не мог бы сказать, тот же это столб или другой. Раньше он его не разглядывал. Достаточно было ощупать цепь и кольцо, чтобы убедиться в невозможности бегства. А потом – один взгляд рыжего незнакомца, пара слов, его объятия, полные страсти, и вскрыты замки, расклепана цепь, снят ошейник, и теперь он свободен даже среди этих грубых варваров, и ни один из них не коснется его против желания. Даже Кинтаро.

Сзади его окликнули с гортанным степным акцентом. Итильдин повернулся и увидел молодого воина эссанти, который пялился на него с блудливой ухмылкой. Тот опять что-то сказал, вроде бы: «Развлечемся?» – и потянулся руками к эльфу. Он попятился, холодно глядя на воина, повернулся, чтобы уйти, и в этот момент жадная рука погладила его по заду. А в следующий момент Итильдин нанес варвару короткий удар в челюсть. Тот успел увернуться, так что кулак эльфа пришелся по касательной. Улыбка эссанти стала шире, глаза азартно заблестели, он кинулся на эльфа, подставил ему подножку, и оба полетели на землю. Хоть Итильдин не очень был искушен в рукопашном бое, он убедился, что ничуть не уступает эссанти по силе и ловкости. Того, впрочем, явно интересовала не драка, а кое-что другое, и он не упускал случая потискать эльфа и даже попытался его поцеловать. Не обращая внимания на заигрывания, Итильдин вывернул воину руку и отшвырнул его от себя. Со всех сторон раздались одобрительные возгласы – за несколько минут кругом собралась толпа зрителей. Упавший воин не спешил подняться. Наоборот, он развалился на земле, глядя на эльфа все так же блудливо, и бесстыдно развел колени.

Голос Кинтаро раздался прямо над его ухом, и эльф дернулся от неожиданности.

– Хочешь его, куколка? Он не против под тебя лечь.

– Нет, – сказал Итильдин, тяжело дыша, и с усилием отвел глаза от своего противника.

– Пошли, умоешься, а то рыжий испугается.

Только сейчас Итильдин почувствовал, что из уголка его рта на подбородок стекает тонкая струйка крови.

Эльф молча шел вслед за вождем, опустив глаза. Он решительно не понимал, зачем он так опрометчиво ввязался в драку, ведь было очевидно, что воин ничем ему не угрожал. И разве он, бывший раб, подстилка, мог чувствовать себя оскорбленным, если ему предложили заняться сексом? Может быть, этот воин уже спал с ним. Эльф, конечно, помнил всех, кто с ним был, но они просто сливались в памяти – настолько были похожи их лица, запахи, сексуальные привычки.

У колодца Кинтаро отодвинул каменный круг, достал бурдюк с водой и дал эльфу умыться.

– Ну, и зачем ты его ударил?

Итильдин промолчал.

– Ты достаточно силен, чтобы справиться почти с любым из моих воинов. Ты это хотел узнать?

Эльф опять промолчал, делая вид, что его занимает исключительно процесс умывания.

– Спросил бы меня, я бы тебе так сказал. Или ты хотел понять, встает у тебя на любого эссанти или только на меня?

Итильдин вскинул на него глаза и сказал холодно:

– Ты присваиваешь себе право судить о том, чего не понимаешь.

– Я понимаю в этом больше, чем ты, куколка, – сказал Кинтаро, ухмыляясь. – Я знаю людей.

– Я не человек.

– Да брось. Ты устроен вполне как человек, уж я-то знаю. – Вождь подчеркнуто медленно осмотрел эльфа с ног до головы одним их тех взглядов, под которыми Итильдин чувствовал себя голым. – А то, что у тебя в голове, – это придурь твоего народа.

– Только невежественный варвар может называть «придурью» освященные веками традиции, – ледяным тоном отозвался Итильдин.

Он чувствовал, что начинает злиться. В последнее время Кинтаро только и делал, что выбивал у него почву из-под ног, лишал уверенности в себе, разрушая привычную картину мира. Он говорил странные вещи, которые не были правдой в понимании эльфа, но все-таки объясняли те или иные стороны жизни, для которых у Итильдина не было объяснений.

Кинтаро подошел ближе.

– Твои традиции остались в степи, там, где я вышиб тебя из седла и лишил невинности. Тебе до сих пор страшно об этом вспоминать? – добавил он, увидев, как вздрогнул эльф. – А для меня это сладкое воспоминание. Очень сладкое. – Он взял лицо Итильдина в ладони и поцеловал в губы.

– Почему? – спросил эльф неожиданно для себя, вырываясь из его рук. – Разве тебе нравится причинять боль, унижать чужую гордость?

– Я просто хотел тебя. Кто бы на моем месте отказался? Даже благородный кавалер Ахайре не смог.

– Что во мне такого, что люди не могут смотреть на меня иначе, чем с похотью? – вырвалось у эльфа.

Кинтаро вдруг расхохотался, весело, искренне, и Итильдин посмотрел на него с изумлением. Отсмеявшись, вождь вытер слезы с глаз и сказал:

– Ты как ребенок, который не знает жизни и еще не обучился притворству и лицемерию. Привыкай жить среди людей, куколка. Ты сам это выбрал. Давно пора забыть про ваши чертовы традиции и перестать корчить из себя ледышку.

– Почему ты думаешь, что можешь меня поучать? – с досадой спросил Итильдин. – Почему ты думаешь, что можешь судить обо мне?

– Потому что я сам через это прошел. Я не родился в Диких степях, я пришел сюда десять лет назад, отказавшись от своей прошлой жизни, от своей семьи, от страны, которая была мне родной. Как ты, эльф. Я тоже сделал свой выбор.

Итильдин долго молчал, и эссанти тоже ничего не говорил, опираясь о каменную кладку колодца и задумчиво глядя вдаль. Мысли у эльфа разбегались. Было странно разговаривать с Кинтаро без ненависти и оскорблений. Он был мирным, искренним и открытым, как будто больше не нес в себе угрозу. Сейчас его общество даже казалось приятным.

Стремясь прогнать это ощущение, Итильдин сказал холодно, почти грубо:

– Мне не нужна твоя откровенность. Не делай вид, что мы друзья, это не так. Мы собирались поговорить об Альве Ахайре, а не обо мне или о тебе.

– Куколка, наши жизни связаны между собой. Или мы развяжем этот узел, или начнем сплетать их дальше.

Эльф не нашелся, что возразить.

– Об этом я хотел поговорить. Почему рыжий не соглашается? Ты его попросил?

– Нет, – честно ответил Итильдин.

– Но он спрашивал тебя?

– Нет. Он и так знает, что я могу ответить.

– И что же?

– Что я сделаю так, как он хочет.

– Проблема в том, что рыжий сам не знает, чего хочет, верно?

– Возможно.

– А чего хочешь ты?

– Мне все равно.

– Ты говорил, что ненавидишь меня.

– Можно ли ненавидеть ураган или лесной пожар? – Итильдин пожал плечами. – Кроме того, я знал, что отдаю себя в твои руки, когда пришел просить помощи. Я дал слово.

– Я не спрашиваю, что ты должен делать. Я спрашиваю, чего ты хочешь. Каков твой интерес в этом деле, эльф?

Итильдин поколебался и нехотя сказал:

– Мне легче терпеть твое общество, чем кавалеру Ахайре его лишиться. Ты даешь ему то, что не могу дать я. И если энкины действительно будут нас преследовать, нам пригодится твой воинский опыт.

– Достаточно честно. – Кинтаро смотрел на него в упор своими черными блестящими глазами. – Тогда почему он мне отказывает?

Мимолетно Итильдин поразился перемене, произошедшей с вождем эссанти. Это был не тот самоуверенный и насмешливый варвар, которого он привык видеть. Как будто бы он вдруг предстал перед эльфом безоружным. Теперь Итильдин понимал истинную природу его чувств к Лиэлле. Без сомнения, это была любовь. Итильдин мог считать его своим врагом, но жизнь возлюбленного доверил бы ему без колебаний. Эльф подумал, что Кинтаро, возможно, сам не понимает, что влечет его к Альве, и по губам его скользнула улыбка.

Кинтаро посмотрел на него с подозрением и нахмурился.

– Ответь мне, куколка. Ты знаешь рыжего лучше, чем я. Если он не может сам решить, мы решим это между собой. Ответь мне, чтобы мы наконец сдвинулись с места. Почему?

– Может быть, потому, что ты варвар из Диких степей, убийца и насильник? – ответил ему Итильдин не без злорадства.

Кинтаро усмехнулся.

– Нет, не потому. Между прочим, я убил меньше Древних, чем ты – воинов эссанти. И силой я за всю жизнь одного тебя взял, хочешь верь, хочешь нет.

Эльф вздохнул. Вот опять Кинтаро переворачивал все с ног на голову. Итильдин хотел бы не верить ему, но способности Древних мешали. Он прекрасно знал, что эссанти не лжет.

– Он боится твоей власти над ним, – сказал наконец Итильдин.

– Но он тоже имеет надо мной власть, – сказал вождь с некоторым усилием и отвернулся.

– Так скажи ему об этом. Скажи, что ты его любишь.

Эссанти долго молчал, потом проговорил отрывисто:

– Я не бросаюсь такими словами.

– Ты хочешь только брать и ничего не давать взамен.

– А лучше, как ты, не брать ничего, только отдавать?

– Ты просто боишься признаваться в любви, – ответил ему эльф с мстительным наслаждением, отыгрываясь за начало разговора, когда он был вынужден слушать поучения варвара. – Это слабость.

– На себя посмотри, – насмешливо парировал Кинтаро. – Каждый раз отбиваешься от меня, потому что тебе приличия не позволяют сказать грязному варвару «да».

Эльф вдохнул и выдохнул через расширившиеся ноздри, смерил вождя эссанти гневным взглядом, но не смог ничего сказать. Кипя от злости, он повернулся и зашагал обратно к шатру. Кинтаро был невыносим. Разговор с ним не подчинялся никакой логике, и он умел выводить эльфа из себя одним взглядом, одним словом, одним своим глумливым тоном.

«Почему он? Почему именно он?»

Насколько было бы проще, если третьим стал кто-то другой, кто вызывал у эльфа уважение и восхищение. Хотя бы Лэйтис Лизандер. Да кто угодно, только не этот беспринципный распущенный варвар, пробуждающий в окружающих самые низменные инстинкты.

И в то же время Итильдин знал, что это не мог быть никто другой.

– Я еду с вами, – заявил Кинтаро откровенно нагло.

Кто бы поверил, что варвар добьется своего таким образом?

– Черта с два! – запальчиво крикнул Альва. – То, что я с тобой трахаюсь, не значит, что я буду делать это всю жизнь! Мы уезжаем одни, и только попробуй нас удержать!

– Давай, сознайся, Альва, что ты меня боишься, – поддразнил его вождь эссанти, улыбаясь, но глаза его оставались серьезны.

– Я не боюсь, – ответил кавалер Ахайре упрямо, но глаза все-таки отвел.

– Ты же знаешь, я никогда не причиню тебе вреда.

– Не рассказывай сказки. Такие, как ты, всегда приходят и берут, что им нужно, никого не спрашивая.

– Я делаю только то, что ты хочешь.

– Угу, а еще такие, как ты, думают, что лучше меня знают, чего я хочу. И не слушают, когда я говорю «нет».

Что-то похожее на боль промелькнуло в глазах Кинтаро, когда он сказал с непривычной мягкостью:

– Альва, я никогда не стану тебя принуждать.

– Почему ты просто не оставишь меня в покое? – воскликнул молодой кавалер.

– Потому что это судьба, Альва Ахайре. С этим ничего нельзя сделать. Мы предназначены друг другу.

– Ты просто не хочешь терять свою игрушку, – сквозь зубы выговорил Альва и отвернулся.

– Я расскажу тебе одну легенду, мой сладкий, – сказал Кинтаро. Он лег на спину, заложив руки за голову и глядя в низкий свод шатра. – Я вычитал ее в одном старинном романе, когда учился в монастыре. Раз в триста лет затмение солнца сводит вместе трех человек, сплетает их жизни воедино. Отныне они связаны неразрывными узами до самой смерти. Эти трое могут быть кем угодно, и чувства их могут быть друг к другу любыми, но они – как лук, тетива и стрела, только вместе становятся одним целым. Как ночь, луна и солнце, которые сливаются в одно на время затмения. Для такого союза есть слово на Древнем языке… – Кинтаро щелкнул пальцами.

– Эклипсис, – подсказал Итильдин. – Это не на Древнем языке, а на одном из ваших, очень старом.

– Бог ты мой, ну и чушь! – сказал Альва с нескрываемой насмешкой. – Это же миф, легенда! Между прочим, здесь нестыковочка, если уж на то пошло. Затмение состоит из четырех компонентов: луна, солнце, день, ночь. Автор твоего дурацкого романа просто решил подогнать свой миф под число «три», так ему показалось красивее.

– А неважно, правда это или нет. Важно то, что я в это верю, – отозвался Кинтаро. – Я хочу и дальше жить с вами в одной палатке, трахать вас обоих и драться вместе с вами, если потребуется.

– Это что, признание в любви в обычаях Д-диких степей? – Альва криво улыбнулся. Легкое заикание выдавало его нервозность; впрочем, эльф мог чувствовать ее и так.

– Понимай как хочешь, – отрезал эссанти. – Я еще никого никогда не просил остаться со мной, и вот теперь я прошу тебя, Альва. Решай сам. Сейчас.

Итильдин почти видел, как в душе его возлюбленного борются два противоречивых стремления, как он всеми силами хочет оттянуть принятие решения.

– Я, между прочим, не единственный, кого это касается, – сказал он, глядя на эльфа.

– Нас тут трое, сладкий, и мы вдвоем уже договорились. Скажи ему, Итильдин.

Было странно слышать свое имя из уст варвара. Прежде он никогда его не произносил. Эльф помедлил и выговорил:

– Я соглашусь с любым твоим решением, Альва. Однако, как эльф, я чувствую, что твои страхи и предрассудки мешают тебе внимать голосу разума и сердца.

– А что говорит твой разум и сердце, Динэ? – спросил Альва, обнимая его и глядя прямо в глаза.

Кинтаро приподнялся на локте, внимательно за ними наблюдая.

– Лиэлле, ты же знаешь, мне никто не нужен, кроме тебя. Но я не могу сделать тебя счастливым. И не могу один уберечь тебя от опасности. Есть основания надеяться, что у нас двоих получится лучше.

– Ты зануда, – прокомментировал Кинтаро. – Почему бы просто не сказать, что тебе тоже нравится со мной трахаться?

Итильдин покраснел и отвернулся, со стыдом понимая, что Лиэлле не мог не заметить, как по его телу пробежала дрожь от грубых слов варвара.

– Я не буду отрицать, что ты… что ты вызываешь у меня определенные… реакции, – выдавил он, низко опуская голову.

– Что мне в тебе нравится, куколка, – ты совершенно не умеешь врать, – сказал вождь эссанти с ухмылкой.

– Почему ты называешь его куколкой? – с внезапным интересом спросил Альва.

– Потому что это он и есть. Маленькая беленькая эльфийская куколка. У моей младшей сестры была такая.

– Неужели у детей эссанти есть другие игрушки, кроме щитов и мечей?

– Почем я знаю? Я вырос в обычной семье, с родителями, с братьями и сестрами. Длинного меча до четырнадцати лет в руках не держал.

Альва слегка приподнял брови. Известие это стало для него новостью. Но Кинтаро не собирался развивать тему дальше.

– Хочешь узнать, почему я называю тебя «сладкий»? – сказал он и придвинулся ближе.

– И почему же? – не удержался Альва.

– Потому что ты сладкий. – Эссанти притянул его к себе и провел языком по его губам. – Тесный, горячий и сладкий. Мне еще ни с кем не было так хорошо, как…

Кинтаро опрокинул Альву в объятия Итильдина, продолжая его целовать, и положил руки на бедра эльфа.

– …Как с вами обоими, – закончил он неожиданно.

Итильдин склонил голову и припал губами к плечу Лиэлле, отводя пряди шелковистых волос, пока Кинтаро покрывал быстрыми короткими поцелуями грудь и живот молодого кавалера.

– У нас тут, кажется, был серьезный разговор, – запротестовал Альва, делая слабую попытку вырваться.

– К черту разговор, – хрипло сказал Кинтаро и толкнул его обратно. – Завтра ответишь.

Альва зашипел и выгнулся, когда губы Кинтаро коснулись внутренней стороны его бедер. Он взял руку вождя и положил на свой член.

– Почему ты никогда не хочешь быть снизу? – спросил быстро кавалер, облизывая губы. – Тоже какие-то страхи и предрассудки?

– Слишком часто приходилось раньше. И без особого удовольствия, – ответил вождь, ничуть не смущаясь и не прерывая своего занятия.

– Что, попы в монастыре домогались хорошенького мальчишку?

– Нет, они обращались со мной хорошо, я сам сбежал, когда потянуло на приключения. Решил вернуться к своему народу, научиться драться, стать настоящим воином. Надо объяснять, чем расплачивается ученик воина за науку?

– А если я попрошу? Я никогда не просил. Разве ты не хочешь узнать, каков я на вкус?

Кинтаро усмехнулся и без лишних слов взял его в рот. Похоже, вождь эссанти хорошо умел не только целоваться, потому что Лиэлле принялся так стонать и метаться, что его приходилось держать за бедра. Итильдин чуть сам не застонал от возбуждения, и у него немедленно началась эрекция. С громким вскриком его возлюбленный кончил. Кинтаро сел на пятки и сообщил, облизываясь, как кошка:

– Я так и думал – сладкий. Можно было не проверять.

С удовлетворенным стоном Альва потянулся и вдруг спросил, дразняще блестя в полутьме глазами:

– А как насчет всего остального?

– Зачем тебе, рыженький? Ты же любишь ложиться под мужика, разве нет?

– Я думаю, тут есть кое-кто еще, кто не против.

Ухмыльнувшись, Кинтаро смерил взглядом Итильдина. Эльф покраснел и отвел глаза: теперь оба любовника могли видеть, как он возбужден, а ведь к нему еще никто даже не прикоснулся!

– Когда я завалю его на спину, он мигом забудет, против он или не против. Иди сюда, куколка, я тебя отмассажирую по самые… – Он сделал движение к эльфу.

Итильдин напрягся, готовясь к сопротивлению, но Кинтаро не успел до него дотянуться. Лиэлле, по-змеиному быстрый, скользнул за спину Кинтаро – о да, оба его любовника иногда забывали, каким быстрым он может быть! – и схватил его за локти. Кинтаро повел плечами – Альва держал его крепко.

– Сладкий мой, ты хочешь побороться? – сказал эссанти насмешливо.

– Я не шучу, Кинтаро, – голос Альвы и правда был серьезен. – Мы не слуги и не рабы тебе, чтобы только раздвигать ноги.

Вождь слегка нахмурился и сказал нехотя:

– Я не любитель быть снизу.

– Может, тебе просто не попадалось хорошего партнера? – Ладони Альвы ласкающими движениями заскользили по плечам Кинтаро, его дыхание щекотало шею степняка. Чарующему голосу кавалера Ахайре невозможно сопротивляться, Итильдин знал это по себе. Теперь глаза его были прикованы к лицу эссанти, на котором отражалась борьба противоречивых желаний. Под смуглой, блестящей от пота кожей играли мускулы – напрягались и расслаблялись, варвар сдерживал свою силу, подавлял рефлексы. Лиэлле укротил его одним лишь звуком своего голоса, прикосновением нежных сильных рук. Это было похоже на магию… это завораживало.

– Ты говорил, что мы оба твоя награда… – нашептывал Лиэлле, лаская губами шею любовника за ухом, поглаживая его бедра. – Ты получишь свою награду сполна… все, что мы можем дать… неужели тебе не хочется попробовать? Один только раз… подчиниться… позволить кому-то вести… дать власть…

– Власть не дают, ее берут, – хрипло выдохнул Кинтаро, наклоняя голову. Его небрежно заплетенные косы упали на грудь. – Попробуй меня взять.

Он был почти красив в этот момент – покорный и грозный одновременно, как бурное озеро, скованное льдом, как взнузданная дикая кобылица, как дикий зверь, пойманный в капкан. Он притягивал эльфа, словно магнитом. Коснуться, почувствовать под пальцами эту сдержанную силу, укрощенную стихию… ощутить власть…

Итильдин придвинулся ближе, и варвар поднял ресницы и посмотрел на него в упор. С вызовом, без сомнения. Ухмыльнулся криво, и в лице его ясно читалось: «Решишься ли, куколка? Хватит ли духу?» Язык его пробежал по влажным полуоткрытым губам, откровенно приглашая к поцелую, словно он дразнил эльфа, уверенный, что тот все равно не посмеет ничего предпринять.

И ради одного удивления, промелькнувшего в черных глазах, когда эльф захватил его рот своим, стоило это сделать. Против обыкновения, губы Кинтаро были податливыми и послушно раскрывались ему навстречу. Он словно попался врасплох и, забыв свою роль, просто наслаждался поцелуем. Потом Кинтаро напрягся, пытаясь перехватить контроль, освободить руки, но сделать ничего не успел. Альва опрокинул его навзничь, а Итильдин прижал к полу, продолжая целовать. Он чувствовал Кинтаро всей кожей, его сильное тело под собой, и воспоминания вскипали в нем, накладываясь на реальные ощущения – воспоминания о том, как это сильное тело вжимало эльфа в степную пыль… и память о боли, унижении, страхе вдруг переплавилась в желание. Итильдин не мог лгать самому себе – в этот момент он хотел Кинтаро, хотел страстно, до темноты в глазах. И когда варвар глубоко вздохнул и выгнулся под ним, эльф шепнул в ухо, в пряди черных волос, выбившиеся из кос:

– Кричи!

Кинтаро кусал губы, но не мог удержать громких вздохов в ответ на каждое движение Итильдина – плавное и невыносимо медленное. Эльф упивался своей властью над ним – властью доставлять наслаждение. В эти мгновения, отделявшие их обоих от оргазма, он обладал вождем эссанти, и может быть, еще более полно, чем тот когда-то обладал своим пленником.

– Быстрее… черт… – прорычал варвар, стискивая его коленями, и сорвался на стон. Глаза его закатились. – Твою мать… Ит… иль… дин…

И все-таки он закричал, и эльф поймал этот крик губами, выпил его, как пьянящее вино, разделяя свое наслаждение с варваром.

– Теперь мы квиты, эльф, – прошептал тот, отдышавшись.

Итильдин решил, что ответа не требуется. Да он и не знал, что на это ответить.

– А для меня что-нибудь осталось? – спросил Лиэлле, протягивая к ним свои шаловливые ручонки.

Не сговариваясь, Итильдин и Кинтаро прыгнули на него и повалили на пол, осыпая поцелуями.

За ночь они кончили примерно раз по двадцать пять каждый, если судить по интенсивности ощущений, в очередной забрызгали спермой шкуры в шатре, разлили остатки апельсинового масла, добавили друг другу хорошеньких аккуратных царапин, перевернули две плошки с горящим жиром и чуть не устроили пожар, после чего заснули совершенно обессиленные.

Утром, зевая и продирая глаза, Альва сказал:

– Эээ, Кинтаро… почему ты не спрашиваешь, что я решил?

– По-моему, это и так ясно, – с усмешкой ответил вождь эссанти. – Но я все-таки задам тебе вопрос, северянин. Одно слово. Да или нет?

Под напором Кинтаро никто не мог устоять. Он был как разбушевавшаяся стихия, как непреодолимый рок. Он делал все не так, как надо, и все равно никто не мог ему отказать. Он не сказал Альве ни слова о любви, и Альва все равно согласился.