"Константин Ваншенкин. Воспоминание о спорте " - читать интересную книгу автора

такое - война, армия.
И все-таки я участник. Ибо спорт, как всякое зрелище, немыслим без
публики. Это - явление публичное. Да я последние деньги отдавал за билет,
чтобы присутствовать при таинствах спорта. Можно на тренировках, прикидках
превысить рекорд, но его не только не утвердят, но даже не примут к
рассмотрению. Настоящий рекорд - только на соревнованиях, при зрителях, в
борьбе.
Спорт, как и театр, при пустых трибунах и залах - нелеп и ужасен. Это
его смерть. Нельзя с истинным вдохновением выступать на стадионе и в театре
без зрителей, как бы ни был хорош и умел исполнитель. Писатель пишет,
мучаясь и решая что-то для себя, наедине с самим собою. Но ему больно, если
его книга не расходится. Это те же пустые трибуны. На литературном вечере,
который просто плохо организован, тоже выступать обидно. Не пришли, потому
что не знали? А если не захотели?
И только игра в ее высшем проявлении не требует чужого глаза:
мальчишки, часами гоняющие мяч по лесной поляне...
Прежде на спортивных состязаниях, скажем, по хоккею или баскетболу,
счетчики чистого времени показывали, сколько прошло минут и секунд от начала
игры, то есть, собственно, так, как нормально идет время. Теперь - большей
частью - они сообщают не о том, сколько прошло, а о том, сколько осталось до
конца. Удобнее: глянул - и все ясно. А если бы так в жизни?
Иной раз увлекся, не успел посмотреть, не заметил - и тут сирена.
Конец.

1

В мае 1955 года в Центральном Доме Советской Армии проходило людное
совещание, посвященное военной теме в литературе. Потом смотрели специальный
фильм, потом обедали в тамошнем офицерском ресторане и вышли наконец на
площадь Коммуны - Твардовский, Луконин, Межиров и я, - еще не зная, что
предпринять далее. И тут мы с Лукониным разом вспомнили, что сегодня на
"Динамо" футбол - играет европейский, кажется венгерский, клуб с
"Торпедо", - и предложили поехать. Что тут стало с Твардовским! - так и вижу
его, высокого, чуть грузноватого, в сером габардиновом плаще. Он, язвительно
усмехаясь, дал нам почувствовать, что попросту не понимает нас, что глубоко
шокирован, что ему за нас стыдно. Мы, разумеется, не поехали - не хотели с
ним расставаться. Он же продолжал нас презирать.
А, собственно, почему? Он уважал не только физическую работу, но и
физические развлечения. Он недурно плавал, при каждом удобном случае
старался искупаться, а однажды, о чем мне рассказывал Исаковский, умудрился
сделать это на официальном загородном приеме. В войну, работая в редакции
фронтовой газеты, он, по свидетельству очевидцев, с удовольствием боролся с
желающими; а кроме того, знал толк в таких удалых играх, как бабки, городки.
Футбол просто миновал его, он не понимал этой игры, не чувствовал и от"
носился к ней, как к опасности, к подмене ею чего-то важного. Заблуждение
многих.
А футбол на это не претендует, ему это не нужно. Он сам по себе.
Сидели когда-то с Ю. Трифоновым в кафе Дома литераторов и говорили,
между прочим, и о футболе. Ктото сказал: "О чем вы! Как вы можете?..."
Мы вежливо объяснили: "Это гораздо интереснее, чем говорить о ваших