"Константин Ваншенкин. Затвор и другие истории " - читать интересную книгу автора

кисть в разные стороны, неожиданно предложил злополучный палец ампутировать.
Я отказался.
Вернувшись в казарму, я с помощью моего друга Сережи Юматова снял
повязку, обмотал палец по мази папиросной бумагой, а потом Сережа опять, но
несильно его прибинтовал. Может быть, это было варварство, не знаю, но я
перестал ходить в санчасть. Мне казалось, что рана пахнет меньше, я боялся
верить, но она затягивалась, подсыхала. Когда я решился снять совершенно
грязный снаружи бинт, мне открылся мой палец, нет, не палец, а пальчик,
неестественно тоненький, розовый, без ногтя, в следах истлевшей папиросной
бумаги. Он по-прежнему не гнулся, и на стрельбах я приноровился нажимать на
спусковой крючок средним пальцем. Но потом он разработался, утолщился, хотя
ноготь появился не скоро, может быть, через год, причем отличающийся от
остальных - как бы роговой, выпуклый.
Так вот, в самый разгар еще официального лечения, когда мой негнущийся
палец был толсто забинтован, а освобождения тем не менее я почему-то не
получал, взводный сам разрешил мне оставлять винтовку в пирамиде. Он
понимал, что в моем положении очень трудно не только носить, но и чистить
ее.
Одно из основных занятий в армии - чистка оружия. Так же как строевая
подготовка. Иные говорят: зачем это? На фронте никто не ходит строевым,
выбрасывая прямую в колене ногу с оттянутым носком. Однако это надолго
добавляет людям лихости. Чистка оружия в училище - тоже скорее ритуал,
условность. Оружию не обязательно быть настолько чистым. В боевой обстановке
это невозможно и даже противоестественно.
Училищу свойственны преувеличения. Когда старшина говорит: "На
казеннике грязь!" - то, скорее всего, это пылинка, пушинка. Но все равно,
если оружие признано плохо почищенным, наказание неотвратимо.
Каждая рота помещалась в огромной отдельной спальне, тесно уставленной
двухэтажными сетчатыми койками, - на коечном этаже спали по два курсанта.
Двери всех рот выходили в общий батальонный коридор. Пол этого коридора и
предстояло мыть провинившимся.
Следует сказать, что основные работы в казарме и на пищеблоке
производились вольнонаемными. Курсанту было некогда. Его распорядок был так
насыщен, что для отработки нарядов, по сути, не оставалось времени, - ведь
он должен был что-то еще и усвоить из военных наук. Но и отсутствие
дисциплинарных взысканий армии противопоказано.
Крашеный пол в коридоре, вымытый уборщицами, пока мы бывали на
занятиях, блестел даже в самую слякотную погоду: внизу стоял дежурный, и
войти в плохо вычищенной обуви было невозможно.
Пол сиял. Его и мыли ночные "нарядники". Производилось это следующим
образом. В батальоне имелось тонкое байковое одеяло без хозяина, оно
хранилось в вентиляционном люке под лестницей. Его погружали в ведро с
водой, в меру отжимали и аккуратно расстилали на полу. Затем двое
провинившихся брали его за углы и волокли по полу, оставляя позади широкий,
влажно мерцающий след. Обычно, когда они доходили до границы своей роты,
одеяло перехватывали наказанные из соседней, а там еще из следующей. Через
несколько минут пол принимал свежевымытый вид.
Разумеется, старшины и сержанты знали об этой хитрости, но не замечали
ее и по окончании процедуры тотчас засчитывали выполнение наряда. Они
попросту жалели нас: им было лучше нашего известно, что ждет нас впереди.