"Илья Варшавский. Возвышение Елизара Пупко" - читать интересную книгу автора

Илья Варшавский

ВОЗВЫШЕНИЕ ЕЛИЗАРА ПУПКО


Прозаик Елизар Пупко совершил литературный подвиг. Он сжег свою повесть
объемом в десять печатных листов.
Легко сказать - сжег. Не говоря уже о том, что каждый из четырехсот тысяч
печатных знаков, включая даже пропуски между буквами, весомо, грубо, зримо
представляет собой часть гонорара, сам процесс сожжения двухсот сорока страниц
машинописного текста - дело далеко не простое. Отошли в небытие камины, где
плод бессонных ночей и полных отчаяния дней последний раз вспыхивает ярким
пламенем улетающего в трубу вдохновения. Да что там камины! Даже простой
ванной колонки с дровяным отоплением не сыщешь в нынешних малогабаритных
квартирах. Попробуй сжечь на газовой плите объемистую рукопись. Бумага
обладает препротивным свойством разлетаться при этом черными хлопьями, так что
тут уж к потере проблематичного гонорара следует добавить весьма реальные
расходы на косметический ремонт кухни.
Поэтому сожжение, предпринятое Елизаром, носило, так сказать,
символический характер. Он сжег только первые страницы, остальные же порвал и
спустил в мусоропровод.
Туда ей и дорога. По правде сказать, паршивая повестушка. К тому же, от
бесплодного пребывания во множестве редакций, она была испещрена таким
количеством пометок на полях, что пустить ее снова в дело не представлялось
решительно никакой возможности.
О вечный всеочищающий огонь, первая из стихий, ставшая подвластной
человеку! Сколько радости и горя ты несешь в своем царственном блеске!
Сутулая фигура человека в кресле, наблюдающего, как пламя пожирает вторую
часть "Мертвых душ", безумец, мнящий себя поэтом, слагающий последние вирши в
отблеске горящих зданий подожженного им Рима, сожжение Савонаролы... Гм...
Тут, впрочем, Елизар колебался. Он помнил, что такое сожжение определенно
имело место, но никак не мог вспомнить, кем же был Савонарола. Поскольку же в
кратком энциклопедическом словаре об этом деятеле ничего не упоминалось, то и
дальнейшие размышления о его судьбе пришлось оставить. Важно, что сожгли, а за
что и как - пусть разбираются историки, тем более, что Савонарола, может,
вовсе не человек, а город? Кто его знает?
Итак, Елизар Пупко сжег свою повесть. Позвольте! - скажете вы. - А как же
с утверждением, что рукописи не горят? Неужели писатель, не раз сам бросавший
в огонь исписанные страницы и все же донесший до нас после смерти свое лучшее
творение, сказал это так, для красного словца?
Нет, не для красного словца поведал он эту истину, хотя и рукопись
рукописи - рознь. Лежал в самом нижнем ящике стола Елизара третий экземпляр,
про который он как-то позабыл, когда в припадке отчаяния прибег к аутодафе. А
может, и не позабыл, а проявил известную предусмотрительность, не надеясь в
данном случае на вмешательство потусторонних сил.
И все же уничтожение рукописи явилось как бы переломным пунктом в
творческой биографии писателя, заставившим его основательно призадуматься.
Призвав на суд безмолвных тайных дум все написанное ранее, пришел Елизар
Пупко к суждению о себе строгому и беспристрастному. По этому суждению был он
писателем хотя и одаренным, но не достигшим еще своего оптимума.