"Борис Васильев. Александр Невский " - читать интересную книгу автора

сбылось. Во время похода в Финляндию Стригунок три дня и три ночи тонул в
трясине. Кричал, плакал, а потом завыл, но никто так и не помог ему. -
Ярослав вздохнул. - Тоже ведь мой грех. Краденое не на благо, это всем
ведомо. В двадцать третьем годе Милашу захватили литовцы, пока я то ли
новгородцев мирил с псковичами, то ли псковичей с новгородцами.
- У литовцев ее отбил я, - сказал Ярун. - Тосковал по ней очень, думал
хоть глазком глянуть, а налетел на литовцев. Сумел отбить и умчал на Дон.
- Так кто у кого украл? - Князь, темнея лицом, повысил голос. - Кто у
кого украл, смерд?...
- По приезде она родила мальчишку, - не слушая, продолжал Ярун. - А
через месяц преставилась.
И перекрестился. И наступило молчание.
- Значит, Сбыслав... - наконец хрипло выговорил Ярослав.
- Вот почему мы привели его к тебе, князь, - тихо сказал Ярун. - Сына
должен спасать отец, а татары у тебя уже побывали и вряд ли придут еще раз.
- Он... Сбыслав знает?
- Зачем ему знать?
Князь обхватил руками голову, закачал ею, склонившись над столом.
Вздохнул, скрипнул зубами, строго выпрямился.
- Отдохнете и все трое отъедете под руку сына моего Александра. Будешь
ему советником, Ярун. Советником, дядькой, нянькой - всем. А ты, - Ярослав
глянул из-под насупленных бровей на молчаливого Чогдара, - станешь им же для
Сбыслава. За каждый волос ответите, пестуны! За каждый волосок с голов сынов
моих спрошу с вас страшно. Пошли в трапезную. Накрыли уж там, поди, звона не
слышно

3

За трапезой князь Ярослав не торопил гостей с рассказами, ожидая, когда
выпьют первую чашу и утолят первый голод. Молчание позволяло наблюдать, и он
внимательно приглядывался к татарину, потому что тот был чужим и случайным,
даже нарочито случайным спутником давно известного Яруна. Рассказу Яруна
князь поверил сразу не только потому, что не сомневался в искренности
старого соратника, но и сам знал, что Милаша ждала ребенка. А чужели-цый,
молчаливый истукан с отсутствующим взглядом был пока для него пугающе
непонятен. Ярун назвал его побратимом, но это не являлось чем-то
исключительным. Все дружинники, крещеные и некрещеные, не забывали и
языческих обрядов, призывая перед битвой не миролюбивого христианского Бога,
а воинственного Перуна древности. И это воспринималось естественно, и сам
князь пред боем думал о нем, а не клал поклоны перед иконой, которую,
кстати, с собой в походе не таскали, оставляя в городах, чтобы
священнослужители могли помолиться за их победу по полному чину. На Руси еще
господствовало двоеверие, да и какого Бога следовало молить, когда
новгородцы резали суздальцев, владимирцы - киевлян, а смоляне - псковичей?
Бог-то оказывался общим для всех как раз тогда, когда уверовавшие и не
уверовавшие в Него убивали с особым рвением, жгли чужие селения с особым
удовольствием и насиловали христианских дев, не сняв креста ни с себя, ни с
жертвы. Нет, не побратимство настораживало князя Ярослава, а сам избранный
Яруном побратим.
Князь много был наслышан о татарских лазутчиках. Да и как иначе можно