"Иван Василенко. Общество трезвости" - читать интересную книгу автора

бабка?
Книжку мне Зойка не отдала: прижала двумя руками к груди и замотала
головой.
- Потом, потом! Я сама еще прочту.
Руки у нее были тонкие, как палочки, и мне стало ее жалко.
В тот же день я незаметно взял из кассы серебряный полтинник и спрятал
во дворе, в золе. А утром купил на базаре двух цыплят, пяток яиц, франзоль -
и все это отнес в будку. Бабка, как увидела, закрестилась и сказала:
- Откуда это у тебя, господи помилуй!..
Но я боялся, что дома меня хватятся, и объяснять не стал, а взял свою
книжку и убежал.
Зачем я взял книжку, зачем?! Сколько раз я с упреком задавал себе этот
вопрос. А затем, что еще тогда, когда мне ее дал Петр, я решил ее подарить
Дэзи. Да, я решил ей подарить именно книжку, потому что лучше этой книжки я
ничего не знал и ничего у меня не было.

КРАСНЫЙ ФЛАГ

С некоторых пор лобастый инженер опять стал заглядывать к нам в чайную.
Он проходил в "тот" зал и садился за длинный стол - играть с Витей в
шахматы. Тогда же появился еще один новый человек - и тоже зачастил к нам.
Он подсаживался к столу, инженер наскоро объявлял Вите мат, и новый
посетитель пересаживался на место Вити, против инженера, а Витя становился
позади и смотрел, как они играют. Они переставляли фигуры и разговаривали. А
о чем, я понять не мог. Только не о шахматах. Нового посетителя инженер
называл Кувалдин, а тот его - Коршунов. О всяком человеке я мог сказать: вот
этот - мужик, этот - барин, этот - мастеровой, этот - не мужик, не барин, а
кто-то вроде моего отца. Кувалдин же был для меня загадкой. Он больше
походил на мастерового: лицом и фигурой худощав, кожа темная, будто от
въевшейся в нее угольной или железной пыли, руки в старых порезах и желтых
мозолях.
Но держался он с инженером как с равным, даже посмеивался над ним, и
говорил такие же непонятные слова, как и инженер. Из этих слов мне особенно
запомнились "демагог" и "политический авантюрист". Демагогом Коршунов
называл Кувалдина, а тот его авантюристом. Слова эти они выговаривали так,
будто ругались ими.
И еще три слова удержала моя память: "люмпен-пролетарии", "пролетарии"
и "буржуазия". Эти слова они говорили часто. Например, инженер ядовито
спрашивал:
- Уж не босяки ли будут вашей движущей силой? А Кувалдин ему отвечал:
- Нет, босяки - это люмпен-пролетарии. Настоящая движущая сила - это
пролетарии, а не любезная вашему сердцу буржуазия.
Из этого разговора я с удивлением узнал, что наши обыкновенные босяки
называются таким мудреным словом, которое натощак и не выговоришь. А
буржуазия, наверно, - это машина, которую изобрел инженер, потому она так и
называется-движущая сила.
Через несколько дней после этого разговора в "тот" зал пришли еще три
человека, чем-то очень схожие с Кувалдиным. Они читали разложенные на
длинном столе газеты и о чем-то вполголоса переговаривались. А еще неделю
спустя таких людей собралось в "том" зале уже с десяток. Кувалдин подошел к