"Иван Василенко. Весна" - читать интересную книгу автора

- Хозяин, дывысь, шо твий хлопэц з моей конягой робэ!
Выскочил Тарас Иванович, накричал на Ильку и отобрал у него инструмент.
- Подойди еще к лошади - я тебя проучу! - погрозил он. - Хочешь, чтоб
она тебе череп проломила?
Илька засопел и, непонятно почему, показал мне кулак. Может, на всякий
случай, чтоб я не вздумал смеяться? Но все равно, как только Тарас Иванович
отошел, я засмеялся, и Илька чуть не побил меня.
Из белой глиняной хатки, что стояла рядом с кузницей, вышла Илькина
мать и позвала нас обедать. Ели мы из деревянных разрисованных мисок за
большим некрашеным столом. Сначала поели борщ с чесноком. Борщ был страшно
вкусный. Гаврила раньше всех съел всю миску и сказал:
- Спасибо, Кузьминична, я уже наелся.
Мать Ильки посмотрела на него своими карими ласковыми глазами,
улыбнулась и молча налила ему еще борща, до самых краев. Он съел и опять
сказал:
- Не беспокойтесь, Кузьминична, я уже сытый. Хозяйка опять подлила ему
два половника. Когда Гаврила и это съел, то больше уже ничего не сказал, а
опустил глаза и стал к чему-то прислушиваться, наверно, к тому, как на
плите, в жаровне, что-то шипело и всхлипывало. Кузьминична положила ему в
миску большой кусок говядины и много жареной картошки.

- Кушай, Гаврюша, - сказала она. - Рабочий человек должен много есть.
Шутка ли, целый день махать таким молотом.
А Тарас Иванович ничего не говорил, только поглядывал на Гаврилу
лукавыми глазами и еле приметно ухмылялся в свои длинные усы. Меня
Кузьминична тоже кормила усердно и все приговаривала:
- Кушай, кушай! Не дай бог, до чего ж ты худющий да щуплый.
После обеда Илька взял книжки, чернильницу-непроливайку, две ручки и
повел меня в поле. Поле начиналось тут же, около кузницы. Пшеница была еще
зеленая и под ветром то ложилась, то поднималась, будто по полю ходили
волны. Мы прошли до того места, где росли молоденькие подсолнечники. Я
думал, что мы тут сядем и будем готовить уроки, но Илька оглянулся по
сторонам и вытащил из-под рубашки какую-то железную штуку с длинной
трубочкой. Он опять оглянулся, прищурил один глаз и стал целиться в
подсолнечник. И вдруг что-то как бахнет! Илька даже присел, будто ему под
коленку дали. Я хоть и не присел, но тоже испугался.
- Вот грохнуло! - сказал, опомнившись, Илька. - Знай наших!
- Что это? Пугач? - спросил я. Илька презрительно оттопырил губы.
- Пуга-ач!.. Из такого пугача я любого городового - наповал.
Мы оба не любили городовых, но чтоб Илька собирался стрелять в них,
этого я от него еще не слыхал. Я, конечно, знал, что после того, как царь
расстрелял в Петербурге рабочих, в разных городах заводской и фабричный
народ стал бастовать, ходить с красными флагами по улицам (это называлось
демонстрациями и манифестациями) и требовать, чтоб царя со всеми его
министрами больше у нас не было никогда. На рабочих набрасывались казаки и
городовые, били их нагайками, рубили саблями, стреляли в них из винтовок.
Рабочие отбивались камнями и даже отстреливались. Когда отец читал про это в
газетах, то всегда говорил: "Что делается, что делается!"
- Илька, а почему ты хочешь стрелять в городовых? - спросил я. - Ты же
не рабочий.