"Иван Василенко. В неосвещенной школе" - читать интересную книгу автора

люди обычно добродушны, отзывчивы на чужое горе. Таким был, например, Петр,
к которому я в детстве привязался всем сердцем. Только Петр был стройный,
мускулистый, а Панкрат Гаврилович - мясистый, громоздкий, этакий
борец-тяжеловес.
- Ну, вам бояться не приходится, - сказал я смеясь. - Вы, наверно,
одной рукой крыло ветряка остановите.
- Крыло ветряка остановлю, а вот с этой старой собакой, Наумом
Перегуденко, и сам черт не справится.
- Наум Перегуденко? Это не тот ли старик с помятой бородой, против
которого никто на сходе слова сказать не смеет?
- А, вы, значит, уже заметили?
- Он кто у вас, кулак, что ли?
- Кулак или куркуль, как ни скажете - все правильно будет. Одним
словом, мироед.
Некоторое время я молчал, не решаясь высказать свою мысль. Но потом
все-таки сказал:
- Лошадь у вас добрая, дроги, упряжь - все добротное, да и сами вы
одеты не бедно. Извините, я даже подумал...
Тут я слегка замялся.
- Что подумали? - усмехнулся он. - Не куркуль ли я тоже?
- Во всяком случае, не бедняк. Правда, дома вашего я не видел, но все
же, мне думается, что вы из крепких. А если так, то куркуль Перегуденко вам
не страшен: куркули, как я понимаю, больше бедняков да батраков жмут.
- Рассуждаете вы правильно, но... - Лицо Надгаевского потемнело. - Но в
жизни дела по-разному складываются. Давайте лучше я вам расскажу, как у меня
получилось, что я вроде и не бедняк - это вы правильно подметили - и вроде
стою уже одной ногой рядом с Куприяновым Тимохой. Тимоху нашего вы знаете?
Нет? Все хозяйство у него похилилось. Так вот, того гляди, я как этот
Тимоха-незадачник, рухну.
Дорога, по которой мы ехали, тянулась сплошным черным массивом, слева,
сквозь редкий туман, видна была серая скучная пелена моря, справа уходила в
туманную даль побуревшая степь, и то, что рассказал Панкрат Гаврилович,
казалось мне таким же безнадежным и унылым, как и окружавшая нас природа. А
рассказал он о себе вот что.
Жил он раньше в слободе Лукьяновке, жил хотя не богато, но и ни на кого
не батрачил: свой надел, своя лошадь, корова. Когда взяли силу столыпинские
законы о свободном выходе из общины, своего надела не продал, но и чужого не
прикупил. Перегуденко в то время имел уже маслобойку и зашибал хорошую
деньгу. А тут жадность его до того разгорелась, что принялся он скупать
надел за наделом - все у своих же односельчан-незаможников. Прошло два-три
года, и стал он озираться, где бы еще земли прикупить. Тем временем прошел
слух, что помещик Алчаковский хочет свои земли распродать и остаться
навсегда в Петербурге. Перегуденко потолковал с самыми богатыми
односельчанами и отправился в столицу. Задача сперва была такая, чтобы
купить у Алчаковского только часть земли, для богатеев, но помещик с
распродажей по частям возиться не хотел, и богатеи стали втягивать в это
дело других односельчан, победнее, чтоб купить всю землю целиком через банк.
Кому было не под силу, тем обещали по-доброму, по-соседски помощь оказать.
Втянули и Панкрата Гавриловича. Многие в то время продали свои наделы и
переселились на новые земли. Богатеи действительно и построиться им помогли,