"Иван Василенко. Волшебные очки" - читать интересную книгу автора

РАНЕНЫЕ

Война разгоралась, в нее втягивались все новые и новые страны, а в
Градобельске она ощущалась на первых порах слабо. Все так же брели по улицам
цепочкой богомольцы с котомками за плечами, все так же, то уныло, то
задорно, звонили в большие и малые колокола в церквах и монастырях, все так
же, сидя на деревянных скамеечках у своих ворот, истово крестились и зверски
зевали градобельские обыватели, все так же часто устраивались вечера в
гимназиях и семинариях с серпантином, летучей почтой и боем конфетти, все
тот же Глупышкин до слез смешил градобельцев в кинематографе "Одеон".
Учащихся, переполнивших город, казалось, больше огорчала двойка по
грамматике, чем наше поражение в Восточной Пруссии, и больше радовала
пятерка по чистописанию, чем взятие нашими войсками Львова. Думал ли
кто-нибудь в Градобельске, что война будет бушевать четыре года, что она
охватит тридцать три страны с двумя третями населения земного шара, что в
братских могилах найдут свой последний приют десять миллионов воинов и
столько же человеческих жизней унесут эпидемии и голод?
Однажды, вернувшись с рынка, Антонина Феофиловна сказала с явным
удовольствием:
- Яички-то как подешевели. Семь копеек десяток. И булочки стали
вздобнее. Вот вам и война.
Яички были заготовлены для экспорта в Германию и Австро-Венгрию, а
когда экспорт стал из-за войны невозможен, яички, чтоб они не протухли, были
экспортерами пущены в продажу за полцены. Могла ли наша Антонина Феофиловна
предвидеть, что та же война не яички принесет на стол градобельцам, а
макуху?[4]
Говоря откровенно, первое время меня война тоже не очень занимала. Как
и все, я, конечно, читал и харьковскую газету "Южное утро", и специальные
выпуски телеграмм на узких полосах бумаги. Но, прочитав, безмятежно шел и в
кинематограф и на ученические вечера. На вечерах, во время концертов, в зале
обязательна раздавались голоса: "Мимоходенко, на сцену!" Если я не шел, меня
тащили за руки. Был даже случай, когда семинаристы, этакие дородные
поповичи, взвалили меня на плечи и под хохот всего зала отнесли на
подмостки. Когда я появлялся на сцене, с мест разноголосо кричали: "Зайцы!
Зайцы-ы-ьь!.." И я опять (в какой уж раз!) принимался читать о зайцах и их
Кахи-кахи-воеводе. Едва ли все догадывались, что под зайцами подразумевался
наш безземельный крестьянский люд, а Кахи-кахи-воевода - это царь,
обманувший крестьян своей куцей земельной "реформой". Но смеялись одинаково
весело и те, кто догадывались, и те, кто видели в стихах просто забавную
сказку. Даже на улице при виде меня гимназисты и семинаристы открыто
ухмылялись, а гимназистки и епархиалки тщетно старались скрыть смех в
глазах.
- Ну, Аркадий, забил тебя Дмитрий своей популярностью, - говорил Роман.
- Тоже мне популярность! - ворчал Диссель, морща нос. - Заячья.
Я и сам знал цену своей "популярности" и если ходил на вечера, то
главным образов для того, чтобы дать отдых голове. В институте я внимательно
слушал лекции и записывал все, что мне казалось существенным. Дома я
приводил записи в порядок и дополнял их тем важным, что находил в учебниках.
А затем начиналось самое трудное и самое интересное: я вчитывался в то, что