"Владимир Петрович Васильев. С тобой все ясно (дневник Эдика Градова) (детск.)" - читать интересную книгу автора

Эх, знал бы Добролюбов, какое это сложное физическое явление -
обыкновенный луч обыкновенного света! Квант и волна одновременно? Черт
ногу сломит - в современной физике. Запродал бы ей душу, если б не
математика.
Так вот, делаю вид, что пишу сочинение. Но я уже его закончил и строчу
в дневник. Сегодня я совершил открытие, которое в истории современной
шпаргалки по праву будет называться "градовский з^кон левой руки". Суть
его такова: всякий шпаргалящий (кроме левши) действует одной левой. У
всех, кто списывает, левая рука в парте. И работают они считанные
мгновения, когда учительница отвернется. Скоро Мария Степановна отвернется
от нас совсем...
Не подхожу к ней и не здороваюсь, но каждый день вижу. Мне даже химия
начинает нравиться, потому что химкабинет находится рядом с пионерской.
Попробовал ее нарисовать - не получается. Не умею. Она летит по
коридорам - кончик вытянутого носа впереди. А какой угол наклона! Как она
не падает? Потому и не падает, что летит. Как фигуристка, которая тем
устойчивее, чем выше скорость.
Сбывается предсказание моей покойной бабушки:
"У тебя все не как у людей..."
А иногда я сомневаюсь: разве все у человека должно быть как у людей?
Все-все?
Афанасий Андронович сегодня лично проверил наши прически. Зашел на урок
и осмотрел все головы. Снаружи, конечно. Мимо моей прошагал - не
остановился.
Видимо, парикмахерша сработала мне "канадку" на уровне мировых
стандартов, и на затылке горит Знак качества. Вот Роман-Газете и
Карапетяну не повезло.
Под нож их вихры! Вернее, под ножницы.
Потом Ангелина Ивановна стала нас пересаживать "из стратегических
соображений", как она выразилась.
Нам, смертным, не дано было при этом знать, о чем думает классный
руководитель. Мы глухо роптали.
Один Боря был спокоен. Что бы Ангелина ни сделала, все для него о'кэй.
Как это надоело! Взрослые мы? Не знаю. Но не дети уже, не дети.
Понимаете, не дети!
Или все же дети?
Дома ссора. Томка сварила свой первый борщ. Настоящая бурда. Я бы,
может, и промолчал, да мама ела и нахваливала, а Томка меня сдуру спросила:
- Ну как?
- Ничего, - сказал я. - На собаку плеснешь - шерсть облезет.
Томка в рев и в другую комнату!
Что я такое сделал? Сказал правду - ни больше ни меньше. Куда там!
Римма Николаевна стала меня воспитывать: "Это же первый борщ, понимаешь,
первый!
Как же ты мог? Ведь это безжалостно, жестоко. Неужели ты такой
бессердечный? Неужели в тебе ни капли доброты к родной сестре? Ты ведь не
такой".
Дальше я слушать не стал - хлопнул дверью. Ушел в читалку. Для отвода
глаз взял "Войну и мир", включил настольную лампу. А сам думаю и вот -
пишу.