"Владимир Петрович Васильев. С тобой все ясно (дневник Эдика Градова) (детск.)" - читать интересную книгу автора

Ангелина. - Они не из краснобаев...
- Надеюсь, у меня не отмолчатся, - сочным баритоном ответил незнакомец.
- Постараюсь устроить им такую жизнь, чтобы захотелось говорить каждому...
Я пошел прочь. Он нам "устроит жизнь"! Самодовольный баритонщик!
Ничего, мы ему тоже устроим. Нас голыми руками не возьмешь. Мы через
каторгу М. С.
прошли. Она нас пытала "вопросами для самостоятельной работы" - мы
молчали. Ничего не добьется и этот.
Последний урок Бабуси. Она всем сказала что-нибудь хорошее на прощанье.
"Тебе, Эдуард, желаю немножко больше серьезности", - это мне. Думаю, что
немножко больше серьезности мне не помешает.
- Ну вот, дети. И вы отдохнете от меня. И я от вас - на заслуженный
отдых, - сказала она и отвернулась к доске.
Позвонил Матюшин.
- Сходняк у меня на хате через тридцать минут.
Побалдеем. Путем?
Послушала бы Римма Николаевна такую речь!
Не тем путем идет Боря. Но сегодня мне надо с ним до говориться, как
устроить достойную встречу тому, с баритоном. Хотя бы с Борей договориться.
- Куда ты? - спрашивает Томка.
- К Боре, - честно отвечаю я. И привираю: - Задачку не могу решить по
химии. Так маме и скажешь. Если задержусь, значит, в кино пошли.
- Кино про любовь?
- Да, "дети до шестнадцати". Тебе неинтересно.
- Почему это неинтересно?
Но я уже не слушаю, убежал. Бегу и думаю: "Ну, сестры пошли! Не
позавидуешь ни учителям, ни родителям..."
Ритуал приветствий у нас давно отработан.
- Пароль?
- Пан или пропан. Отзыв?
- Изопропанбутан.
- Свой, - облегченно вздыхает Боря. - "Хвоста"
не привел?
Не люблю я эту коммунальную квартиру с одним телефоном на всех. Отец и
сын Матюшины ютятся в небольшой комнатушке, куда мы и спешим скрыться.
- Балдежную кассету достал, - хвастается Боря и ставит на стол
старенький магнитофон, тяжелый и неуклюжий, как кость какого-нибудь
бронтозавра. Бо^ря в тренировочном костюме, от всей его приземистой фигуры
веет мощью, бицепсы так и играют, квадратный подбородок застыл, и только
ресницы простодушно хлопают, словно след детства, забытый на мужском лице.
Он нажимает кнопку. Шейк, как соскучившийся по хозяину пес, бросается мне
в ноги. Я ору и дергаюсь во все стороны сразу. Красота, кто понимает! А
кто умеет, так еще красивее. Смотреть на Борю одно удовольствие. Недаром
скульптор Босов, отец нашего Андрея, хочет лепить Матюшина. Говорит, что
Борис очень пластичен в движениях. Истинная правда.
Внезапно музыка обрывается, и мы слышим, как кто-то стучит кулаком в
стену. Соседи возмущены.
Их тоже можно понять: квартира-то коммунальная.
Кому-то наша музыка кажется "дикой", а я убежден, что дикость - жить и
не танцевать шейк.