"В.Г.Васильевский. Варяго-русская и варяго-английская дружина в Константинополе XI и XII веков " - читать интересную книгу автора

творчества и всякого рода имен и сказочных сюжетов, а также и
повестейодействительных событиях, прошедших чрез народную фантазию. В самой
Гаральдовой саге обращают на себя внимание иные греческие слова, как будто
подслушанные спутниками Гардрада у их русских товарищей. Так, хорошо
известный в византийской истории предводитель сицилийского похода Георгий
Маниак в саге постоянно называется Gyrgir, то есть, Гюрги ( r - окончание
именительного падежа); императорский дворец византийского владыки именуется
polotur (множеств.), то есть, палатами (от palatium, Pfalz).
Все это еще требует разъяснения. Но что касается /409/ сходства истории
Гаральда в исторических ее чертах, которые будут нами указаны ниже, с
приключениями короля Ротера, то, конечно, не один Гаральд был в
Константинополе, не один он там сражался с язычниками и мусульманами: делали
то и другие принцы, графы и рыцари; не один Гаральд сиживал в Цареградской
тюрьме, если он сидел в ней, и не один он освобождался из нее вследствие
нередких в Визаитии престолонаследных переворотов и народных восстаний; не
один он из западных людей играл важную роль в таких движениях и участвовал в
низвержении или даже ослеплении императора. Мы можем, поэтому, сказать, что
история Гаральда имела влияние на сюжет и подробности немецкой поэмы
настолько, насколько она была общей историей западнаго рыцарства,
приходившего на службу к византийскому царю, точно так же, как наоборот сага
о Гаральде сложилась в ту форму, какая до нас дошла, под влиянием разного
рода сказаний, относившихся первоначально к совершенно другим лицам,
историческим или фантастическим [240].
Приведем еще один и последний пример. Сага о короле Сигурде,
палестинском пилигриме, рассказывает в числе других баснословных
подробностей его путешествияоторжественном везде его в Царьград, не
замеченном, конечно, византийскими хрониками. "Люди рассказывают", -
повествует Снорре Стурлесон, - "что король приказал подковать свою лошадь
золотом, прежде чем он въехал в город; это было устроено так, что одна из
подков должна была свалиться на улице, и никто из его людей не должен был
обращать на то свое внимание" (Antiquites Russes I, 385). Ho старая
французская хроника то же самое приписывает герцогу Роберту Норманнскому: "А
l'entree de la ville, ou l'empereur estoit, il fist ferrer une mulle, que on
lui menoit apres lui, de quatre ferres de fin or, et deffendit a tout ses
gens que si la mulle se deferroit que nul ne redrecast le fer". Весьма
вероятно, что Исландцы заимствовали чужой рассказ и перенесли его на своего
короля Сигурда. Подслушали они его в самом Константинополе, что возможно или
списали его с какой-либо французской хроники, что не менее вероятно: во
всяком случае, такие подробности мало рекомендуют историческую достоверность
саги и не свидетельствуют в пользу неизменности и точности исландского
предания. Припомним, что время короля Сигурда гораздо ближе к Снорре
Стурлесону, чем время Гаральда Гардрада.
/410/ После приведенных примеров нам легче будет отвечать на вопросы:
что такое исландская сага, в какой степени она может служить историческим
материалом, то есть, насколько в ней обретается действительной фактической
истории, и как отделить в ней исторический элемент от поэзии и баснословия?

VI. Песни скальдов, как единственный исторический материал в сагах для
вопроса о Варягах