"Владимир Васильев. Дальше в лес...(Василид-2)" - читать интересную книгу автора

Настена была только моей дочкой, - ее вырастили из моих клеток. Партеногенез
называется. Генетики были вне себя от счастья, что от мужика девчонка
получилась, как я заказывал, - научное достижение! Я тоже был счастлив. Все
годы...
И тут меня прорвало! Откуда что взялось? Будто шлюз открыли или плотину
смело.
- Не троньте мою Настену... Наву... Настену!.. Она моя дочка! - возопил
я. - Не смейте ее ругать! Я вижу, вы пытаетесь, а она мне жизнь вернула!
Когда-то я ей дал, а она мне вернула! Я не знаю, может, у вас в раю это не
жизнью называется, но какая разница, как называется это состояние, в котором
мне больно, но я дышу, вижу, слышу, обоняю... Кстати, от вас препротивно
воняет, будто от немытой пивной бочки, прокисшими дрожжами воняет от вас!..
Неужто в раю не могли зубную пасту придумать? Мяты бы хоть пожевали! В лесу
ее полно должно быть!..
Они отшатнулись от моего ложа с перепуганными мордами.
- Я ж говорила, что пусть уж лучше молчит! - напомнила Нава.
Вообще-то мне казалось, что в раю ни болеть, ни вонять не должно. Но я
имел в виду придуманный рай, а у вас, видимо, настоящий, который просто
другая жизнь... после смерти... Я согласен - лишь бы с Настеной вместе...
Ну, пусть с Навой, если вы ее так назвали. Леший знает как я сюда попал!..
Тут в мыслях повторно крутнулось: "Леший знает!.." Я замолчал, глядя на
перепуганных мужиков, а они с опаской взирали на меня, будто я матерился,
как самый распоследний люмпен. Вспомнилось из Классиков: "Г оно и сеть Г.
Люмпены. Флора..." Хотя Флора не материлась - она просто говорила на своем
языке... Социум не может без социальных полюсов - без них он перестанет быть
социумом. Весь вопрос в том, как далеко они разведены.
А у меня зудело в мозгу: "Леший знает!.. Леший знает!.." И я попытался
вызвать образ многоколенчатой физиономии.
И она нагло высунулась из неведомых глубин памяти и произнесла коронную
фразу.
- Я тебе роль предлагаю, Кандид, - сразу взял быка рога Леший, когда
меня к нему доставили.
Он умел с людьми разговаривать, даже если они выпали из человеческого
образа. И рога обламывать умел. Я моментально вспомнил, что меня к нему
именно "доставили", ибо сам я передвигаться не мог.
"Клоаку", из коей был извлечен, я живописать не буду, ибо сие -
интимное и антиэстетичное, а я, как человек искусства, придерживаюсь
концепции "спасительности прекрасного и убийственности уродливого". У
каждого своя "соломинка". Да и нет в ней ничего интересного.
- Finita la comedia, - театрально произнес я спотыкающимся о зубы
языком. - Кончился Кандид, одно дерьмо осталось. Не игрок я больше. Найди
другого...
И тут до меня дошло, и я взревел, если мой болезненный хрип можно
назвать ревом (однако дело не всегда в силе звука, но часто в силе чувства -
это нам, актерам, хорошо известно):
- Эй вы, апостолы волосатые, Кандид я! Слышите, Кандид!
- Нельзя! - надтреснутым голоском неожиданно взвизгнул Старец. - Нельзя
такие слова произносить! Потому что вредно! От таких слов можно подумать то,
что нельзя, а то, что нельзя, нельзя думать!
А остальные будто по стенкам размазались от моего вопля. И что я такого