"Ирина Николаевна Васюченко. Голубая акула " - читать интересную книгу автора

- Это был доктор Маргулис.
То ли пауза, использованная с блестящим артистическим расчетом, то ли
этот загробный глухой бас, короче, не скажу толком, что именно, но что=то
такое было в этой реплике, отчего инвалидная контора буквально сотряслась,
застонала, забилась в судорогах хохота.
Ни за что бы не поверил, что мы можем смеяться так согласно и
чистосердечно, будто близкие. Общий смех - это ведь не пустяк. Я бы держал
пари, что такой шутки, над которой в один голос хохотали бы мы с Мирошкиным
или Ольга Адольфовна с Миршавкой, не может быть, ибо не может быть никогда.
Проиграл бы, как теперь выясняется. (Кому=кому, а вам, милостивый государь,
пора бы знать, что под луной все возможно).
Домна Анисимовна оскорбилась смертельно:
- Тьфу на вас! - закричала она и, красная как рак, выбежала вон.
Оправившись от приступа веселья, я утер слезы и пошел искать ее. Пришлось
извиняться за всю честную компанию. Трижды оскорбленная в своем целомудрии,
в своих мистических верованиях и честолюбии рассказчицы, старая дева
выслушала меня, неумолимо поджав губы. Но в контору все же вернулась, благо
я догадался заверить ее, что товарищ Мирошкин, к которому она особенно
благоволит, собственной персоной сожалеет о случившемся.


* * *
Глава девятая. СТОПЫ АЛТУФЬЕВА

Для меня наступили сумеречные дни. Их вереница напоминала сон наяву.
Или, как сразу предположил наш классный, то был род болезни. Симптом у сего
недуга был один, зато такой, которого не скроешь. Меня положительно
зачаровал проклятый аквариум.
Теперь и я, превратившись в раннюю пташку, первым из первых являлся в
гимназию. Словно ведомый на некоем аркане, поднимался на второй этаж.
Занимал свой привычный наблюдательный пост...
Однажды на этом месте на полу я увидел два обведенных мелом исполинских
следа. "Стопы Алтуфьева", - гласила надпись. Хотел было сбегать к Якову за
тряпкой, стереть дурацкий рисунок, но тотчас забыл о нем, заглядевшись до
мелькания в глазах.
Как я любил этих рыб! И, Боже праведный, как я их ненавидел! Это было
форменное наважденье. Посторонняя, непостижимая сила вошла... пожалуй, тут
вернее было бы сказать "вплыла" в мою жизнь, затуманив рассудок и
парализовав волю.
Мое состояние походило на умопомешательство. И лучше бы так оно и было.
Я бы удовлетворился подобным разумным объяснением тем охотнее, что недуг,
по=видимому, прошел. Чего же еще желать? Но я знаю сегодня, как знал и
тогда, что болезнь не при чем.
Впоследствии я не единожды спрашивал себя, что же такое творилось со
мной в те дни. И не нашел ответа. Иногда кажется: еще мгновение - и все
объясняющая догадка сверкнет в мозгу. Но всякий раз она, дразняще
промелькнув, ускользает.
В конце концов я оставил погоню за этой химерой. Смирился. Мир
таинствен. Мы все это вроде бы признаем, но стоит столкнуться с тайной лицом
к лицу, как наш самонадеянный разум тотчас норовит ухватить ее за шиворот,