"Леонид Вегер. Записки бойца-разведчика (про войну)" - читать интересную книгу автора

"чистых" и "нечистых". Я оказался в числе последних. Среди них преобладали
полууголовные ребята из казачьих станиц, а также бывшие заключенные.
Как попал в их компанию я, отличник боевой и политической подготовки,
было непонятно. Национальность не была, по крайней мере, главной причиной,
т.к. одноклассник, Яша Рихтер, попал в основной состав. (Кстати, после 10-го
класса ему было 17 лет, и он не подлежал призыву. Но Яков пошел в военкомат,
похлопотал и его взяли вместе с нами.) Перебирая другие свои "грехи",
вспомнил, что месяца за два до этого у меня была стычка с командиром
отделения. Он обозвал меня "пархатым", я толкнул его в грудь, и началась
обычная мальчишеская драка (он был мой ровесник). Прекратил ее проходивший
мимо комиссар нашего батальона. На вечерней поверке нам объявили наказания:
командира отделения вернули в рядовые, мне дали 10 суток гауптвахты.
Впрочем, это не такой уж большой "грех" и не такое уж редкое взыскание,
чтобы из-за него отчислять из основного состава.
Сейчас я думаю, что причиной этого была моя мама. Девятнадцатилетней
девушкой она оставила свою добропорядочную еврейскую семью и ушла в
революцию бороться за свободу и справедливость. Примкнула она к анархистам.
Установившуюся советскую власть они не признали и продолжали бороться и с
ней. После нескольких арестов ее в 1922 г. отправили на Соловки, где я и
родился. Заполняя при поступлении в училище свою первую в жизни анкету, я,
как честный, принципиальный комсомолец, указал, что родители были
репрессированы.
Нас, человек пятьдесят "нечистых", погрузили в вагоны и отправили в
Баку. Там уже собрались подобные группы из других училищ Кавказа. Из них и
была сформирована 167-я курсантская бригада.
Мне, как оказалось впоследствии, повезло - я попал в артиллерийскую
батарею. Артиллерийское дело мы постигали теоретически, на пальцах,
поскольку орудий не было. Зато в мое распоряжение попал крупный костлявый
конь. (Батарея считалась на конной тяге). Отношения у меня с ним были
сложные. При чистке коня я задел пару раз скребком его сбитую холку, жалел
делиться с ним сахарным пайком. Он при удобном случае старался лягнуть меня
копытом, не желал признавать своим хозяином.
Вскоре положение на фронте еще более ухудшилось. Немцы стремительно
продвигались к нефтяным промыслам Грозного. Нашу бригаду поспешно собрали и
погрузили в вагоны. Вечером мы тронулись. Орудий нам так и не дали, сказав,
что получим по прибытии на место. Батальоны тоже были вооружены кое-как.
Даже винтовки дали не всем. Состав всю ночь безостановочно двигался к
фронту. По пути проявился необузданный характер наших ребят. Несколько
человек на ходу поезда каким-то образом вылезли на крышу вагона, прогулялись
по составу и вычислили, непонятно как, вагон с продовольствием. Вагон был
"взят", и вскоре мы все уже жевали хлеб с колбасой. Выгрузились мы рано
утром в каком-то осетинском селе. Батальоны начали рыть окопы в паре
километров от села, а наша батарея осталась в нем, ожидая прибытия орудий.
Несколько дней стояло затишье в ожидании подхода немцев. Здесь
произошел следующий эпизод. Старшиной нашей батареи был бывший зек с
Беломоро-Балтийского канала. Надо сказать, что командирами отделений и
старшинами, как правило, стали бывшие зеки. Наверное, это было закономерно,
учитывая схожесть лагерной жизни и армейской службы. Они были взрослее,
лучше знали жизнь, могли заставить нас подчиняться.
Когда старшина, поручавший мне самые неприятные задания, вопреки уставу