"Александр Великин. Санитар " - читать интересную книгу автора

как радары. Все надо видеть, предусмотреть, упредить. Короче, надо быть
асом.
Саднило скулу. Серый отогнул козырек, что от солнца, на обратной
стороне было зеркальце. Испачкал руку. Отер ее об шинель. Навел зеркальце на
себя. Вспухшая розовая царапина тянулась к носу. Обработать бы перекисью,
подумал Серый. Пойду звонить, сказал он и, запахнув шинель, пошлепал по
снежной каше к автомату. Ты скажи, что машину надо мыть после пьяни!
закричал в окно Гусев. Диспетчеру Центра Серый сказал, что кончились шприцы,
просил отпустить на подстанцию. Диспетчер, голос незнакомый, запальчивый,
ответила, что вызов все равно даст, вызовов полная кошелка, кипятите шприцы
сами. Это был запрещенный прием, рассчитанный на зеленого идиота, никаких
шприцов никто и никогда на вызовах не кипятил. Диспетчерша свою промашку,
видимо, поняла, спеси убавила и попросила в результате, чтобы он поехал на
Малую Бронную, хоть посмотрел, что там с мужиком семидесяти лет, у которого
заплохело сердце, уже второй раз звонят. Если что, вызывайте на себя, а
потом без отзвона на подстанцию! Ладно, сказал Серый, заранее испытывая
жжение в животе оттого, что придется объясняться с Гусевым. Тот рассвирепел
однозначно: В сортир сходить некогда! И грубо дернул рычаг скоростей. При
такой работе все шофера скоро разбегутся! Пашешь, пашешь и все плохой! Что я
казенный? Все мы казенные, резонно отвечал Серый отвернувшись. Мотор
взревел, рявкнул и осекся. Рафик, скакнув с места, замер. Серого бросило
вперед. Потому и вызывают без конца, что бесплатно! Гусев снова включил
зажигание, загремев ключами. Распустился народ, разбаловался! Все хотят ни
хрена не делать, а побольше хапнуть! Точно Сталина на них нужно! Это на тебя
Сталина нужно, с неприязнью к обоим думал Серый. Потому что ты печку не
топишь и бензин воруешь! Рубль бы стоило, не вызывали почем зря! Ладно,
Виталий, поехали! По дороге на Бронную, под вопли Гусева, сочувственно
подхмыкивая и глотая кислую слюну, Серый думал о том, что вызовов
действительно становится с каждым годом все больше, но процесс этот
неумолим. Днем оно не страшно. Что день на скорой? Взмах ресниц. А ночами
теперь невозможно. На последних сутках он сделал двадцать пять вызовов,
совсем не ложился. И нет сил работать на полторы ставки, на износ работа.
Ломовая работа, что говорить. И легче не будет, как ни увещевай, как ни
советуй. Почемупусть решают социологи. Ясно односама жизнь хоть и стала
лучше, но стала тяжелее. Днем рвут душу людям, ночью люди рвут душу скорой.
И не от зла рвут. А от страха умереть. Цапнет ли боль за сердце, ухнет ли
колокол в голове, перекосятся ли в глазах стены, или зажмет живот кто-то в
крепкий кулак, мечется несчастный обезумевший человек, и кудахчут бестолково
вспуганные родственники. И в неодолимом единственном стремлении этот
страшный страх на кого-нибудь сбросить хватаются за телефон. Разные были
люди за его скоропомощный век, долгие девять лет на скорой. Но всем было
страшно.
В большинстве это все-таки были женщины. Одинокие, мучаемые
бессонницей, сердцебиением, головной болью и тоской. Для них живой голос
ночью, пусть хриплый, пусть грубый, облегчение. Капризных жен разного
начальства лечил он, и юных истеричек, и настороженных пожилых матрон. И
старушек в неописуемом количестве, старушек, с окаменевшими от магнезии
ягодицами, но мечтающих еще об одном уколе, потому что другой помощи они не
знают. Эх, старики, старики! И они хотят жить, пусть уверяют сколько угодно,
что отжили свое и пора на тот свет. Нет. Никому на тот свет не хочется. И