"Артем Велкорд. Аргентинец" - читать интересную книгу автора

на отца, то на Антониу. Усмирив свою скромность, признаюсь, что и сейчас мой
взгляд способен разбить сердце не одной девушки и смягчить жестокую душу не
одного врага, а тогда свет моих синих, доставшихся от матери, глаз, способен
был разжалобить, наверное, и ангела тьмы. Отец знал об этой моей особенности
и не поддался, но аргентинский ученый, широко улыбнувшись, махнул рукой,
давая понять, что я могу остаться. Я вскочил и, стараясь не встречаться
взглядом с отцом, жарко поблагодарил Антониу, обещая, что ни одно слово из
услышанного мной здесь, никогда не выйдет наружу. Теперь я нарушаю свое
обещание, но смиренно замечаю, что ни разу за долгие годы, прошедшие с того
марта, я не нарушил данного слова, обсуждая разыгравшиеся события только с
их непосредственным участником, с моим отцом; нынче же тайна перестала быть
важной.
Затаившись в углу комнаты, я с трепетом выслушал историю Антониу
Консельейру, вырвавшуюся на свободу под расслабляющим воздействием
содержимого бутыли. Антониу происходил из богатой и влиятельной семьи, все
пути были открыты для юноши из предместья Буэнос-Айреса, сына генерала. Он
избрал для себя неспокойную судьбу исследователя, собирателя старинных
традиций, систематизатора уходящих во мглу времен знаний. Он путешествовал
по обеим Америкам и Европе, три года прожил в Африке, оставил друзей в
Австралии. Судьба привела его в Россию и эту зиму он провел в Hиколаевском,
разбирая накопленный в поездках по Сибири материал. В его тетрадях были
записи песен и сказок, которые рассказывали ему слепые старухи в почерневших
от старости избах, в чемоданах лежали деревянные фигурки идолов и плетеные
кружева салфеток, сотканные пальцами женщин из опустевших деревень.
Hо кроме желания привести в порядок весь этот бесценный исторический и
культурный пласт, срезанный с безвестной глухой Сибири, была еще одна
причина, заставившая Антониу остановиться в Hиколаевском. Причина эта
вызвала мой жгучий интерес, да и отца моего тоже, хотя опытный капитан и не
подавал виду. Что ж, сказал латиноамериканиец, утолять жажду знаний, это мое
основное занятие. Он предложил нам пройти с ним несколько километров в
сторону от села. Я торопливо оделся, с трудом дождался, пока соберутся
взрослые. Вместе с нами отправилась молчаливая Аргентина Львовна. Это не
вызвало у меня удивления, как должно было вызвать. Тесной группой,
сопровождаемые тайными взглядами селян из-за заплетенных паутиной изморози
окон, мы прошли через село, и вступили на блестящую укатанную дорогу, что
вела от Hиколаевского к далекой железнодорожной станции. Стоял сильный
мороз, пар из наших ртов клубился перед глазами и шли мы молча.
Вскоре Антониу свернул с дороги на едва видимую среди сугробов тропу, по
которой идти можно было только друг за другом, вытянувшись в подобие колонны
по одному. Тропа то виляла между огромными елями, то распрямлялась, как
струна, проводя нас между пологими холмами. Аргентинский ученый шел впереди,
вслед за ним мы с отцом, замыкала шествие закутанная в платок Аргентина
Львовна в огромных валенках и черной каракулиевой шубе.
Тропа привела нас к огромному полукруглому бетонному ангару. Высокие
ворота ангара были закрыты и засыпаны снегом, но Антониу провел нас к
противоположной стороне, где нашлась металлическая дверь, запертая на
висячий замок. Ключи от замка появились в руках у пожилой женщины и скоро мы
очутились в темноте и неожиданном тепле большого невидимого помещения.
Вспыхнул электрический свет и я рассмотрел сводчатый бетонный потолок над
головой, многочисленные деревянные полки, рассыпанный по полу песок. Дверь