"Михаил Веллер. Легенда о родоначальнике" - читать интересную книгу автора

постановление и ордер, перевернули все вверх дном и отконвоировали в
Кресты. Они знали, с кем имеют дело, и на всякий случай были вежливы. Он
тоже знал, с кем имеет дело, причем знал заранее, но он был прикрыт и
отмазан слишком хорошо, куплены были все, и он счел правильным спокойно
ждать и подчиниться Закону, чтобы потом тем чище утвердить свою чистоту и
невинность.
На суда адвокат пел, как Карузо. Свидетели мычали и открещивались.
Зал рукоплескал. Прокурор потел униженно. Фима действительно выходил пред
лицом Закона чище, чем вздох ангела. Тем не менее двенадцать лет с
конфискацией он огреб, потому что этот приговор был заранее вынесен в
Смольном.
Для лагеря, в который его этапировали, это был небывалый и длительный
праздник, - точнее, для начальства лагеря. Потому что ленинградская мафия,
блюдя честь корпорации, взяла начальство на содержание. Ежемесячные оклады
и подарки - машинами, гарнитурами, телевизорами - получали начальник
колонии, зам по воспитательной работе, начальник отряда и прочие.
Авторитетные воры вдруг стали получать посылки с деликатесами и водку от
неизвестных благодетелей. Фима жил, как принц Уэльский, - его оберегали от
пушинок. Он был определен библиотекарем, жил в собственной комнате, не
ходил на разводы, не брякал пальцем о палец, не прикасался к лагерной
жратве, носил собственное белье, слушал радио, читал книги и занимался
гантелями. Однажды, забавы ради, Фима пригласил к себе на рюмку коньяка
начальника колонии и главвора зоны одновременно, видимо наслаждаясь
светским профессионализмом беседы и пикантностью ситуации. Прислуживала на
этой исторической вечеринке официантка из офицерской столовой, каковая и
осталась спать с Фимой, ценя французские духи, французское белье, деньги,
и более всего - отдельную однокомнатную квартиру в единственном
благоустроенном доме в поселке: в ее зачаточном сознании Фима был чем-то
средним между царем Соломоном и Аль Капоне, если только она когда-нибудь
слышала об этих двоих.
Фиминых миллионов хватило бы, чтобы купить всю Пермскую область и
обтянуть ее лагеря золотой проволокой. Миллионы верно работали на него,
как он работал раньше на них, и на воле за него хлопотали.
В результате седьмого ноября шестьдесят седьмого года он с
удовольствием прошел в замыкающей колонне демонстрантов по Красной
площади, помахав сменившимся за три с половиной года его отсидки вождям на
трибуне Мавзолея, патриотично выкрикнув: "Слава труженикам советской
торговли!" и громко поддержал не менее патриотический призыв "Да
здравствуют славные советские чекисты!"
Он был одет в кирзовые ботинки, синие холщовые брюки и черный ватник.
Его окружали несколько крепких молодых людей со значительными взглядами.
Внедрение его в колонную остается загадочным, но оттого не менее
достоверным фактом.
О молодецкой русской тройке Брежнева, Косыгина и Подгорного он
отозвался так: "Они бы у меня не поднялись выше смотрителей районов".
Непосредственно с Красной площади он отбыл на Ленинградский вокзал,
где друзья ждали его в абонированном целиком спальном вагоне с пиршеством,
закончившимся как раз на Московском вокзале в родном Ленинграде.
Фима покачивал кирзачом, нехотя цедил "Наполеон", лениво пожевывал
икру и рассеянно выслушивал доклады, возвращаясь к своим обязанностям.