"Джейн Веркор. Молчание моря" - читать интересную книгу автора

в руках.
Было темно, не очень холодно. Ноябрь в этом году вообще не был
холодным. Я увидел очень высокий силуэт, плоскую фуражку, плащ,
наброшенный на плечи наподобие пелерины.
Племянница молча открыла дверь. Откинула ее к стене и сама стояла,
прижавшись к стене, не поднимая глаз. Я продолжал маленькими глотками пить
свой кофе.
Офицер в дверях сказал:
- Простите.
Он слегка поклонился. Казалось, он пытался вникнуть в тайный смысл
нашего молчания. Потом он вошел.
Плащ соскользнул ему на руки, он козырнул по-военному и снял фуражку.
Он повернулся к моей племяннице и, снова слегка поклонившись, чуть заметно
улыбнулся. Затем с более низким поклоном обратился ко мне. Он сказал:
- Меня зовут Вернер фон Эбреннак. - У меня мелькнуло в голове: "Имя
звучит не по-немецки. Потомок эмигранта-протестанта?" Он добавил протяжным
голосом: - Я очень сожалею.
Слова эти потонули в молчании. Племянница закрыла дверь. Она все еще
стояла у стены, глядя прямо перед собой. Я не двинулся с места. Медленно
поставил пустую чашку на фисгармонию, скрестил руки и ждал.
Офицер продолжал:
- Я не мог этого избежать. Если бы можно было, я бы уклонился. Надеюсь,
мой ординарец сделает все, чтобы вас не беспокоить.
Он стоял посреди комнаты. Он был очень высокий и тонкий. Рукой он мог
бы достать до потолка.
Благодаря наклону головы вперед (казалось, его шея поднималась не от
плеч, а прямо от груди) он выглядел сутулым. У него были удивительно узкие
бедра и плечи. Красивое лицо: мужественное, с впалыми щеками. Глубоко
посаженные глаза было трудно разглядеть. Они показались мне светлыми.
Отброшенные назад волосы, белокурые и шелковистые, мягко блестели при
свете лампы.
Молчание продолжалось. Оно становилось все плотнее и плотнее, как туман
на рассвете. Плотное и неподвижное. Неподвижность моей племянницы и моя,
очевидно, делали это молчание еще тяжелее, наливали его свинцом.
Растерянно, не шевелясь, стоял офицер. Наконец я заметил улыбку на его
губах. Она была серьезной, эта улыбка, без тени иронии. Он сделал какое-то
движение рукой, смысл которого ускользнул от меня. Глаза его остановились
на моей племяннице, застывшей у стены, и я мог не таясь разглядеть волевой
профиль, большой тонкий нос. Между полураскрытыми губами я заметил блеск
золотого зуба. Наконец он отвел глаза, поглядел на пламя в камине и
сказал:
- Я глубоко уважаю людей, любящих свою родину. - Потом резко поднял
голову и устремил взгляд на деревянную скульптуру ангела над окном. - Я
мог бы теперь подняться в свою комнату, но я не знаю дороги.
Племянница открыла дверь, выходящую на лесенку, и стала подниматься по
ступенькам, не глядя на офицера, словно никого рядом с ней не было. Офицер
шел за ней. Тут я увидел, что одна нога у него не сгибается.
Я слышал, как они прошли через переднюю; шаги немца раздавались в
коридоре попеременно то глухо, то явственно. Открылась и закрылась дверь.
Племянница вернулась. Она взяла свою чашку и принялась снова пить кофе. Я