"Елена Николаевна Верейская. Таня-революционерка, Фонарик " - читать интересную книгу автора

- Вооруженное восстание - вот что там! Баррикады на улицах, бои идут с
царскими войсками.
Папа говорит совсем тихо, но я прислушиваюсь затаив дыхание.
- Да и не в одной Москве, - шепчет папа, - и в других городах
вооружился народ... Нет у него больше сил терпеть! И у нас решено выступить.
Завтра воскресенье, вот и напечатаем прокламацию. Не меньше тысячи. А там
товарищи по заводам разнесут.
Мама спрашивает:
- А ты уже видел прокламацию?
- А как же! Здорово написана! Зовет она и наших рабочих идти за
московскими рабочими. "Все к оружию, товарищи! Пора, говорится в ней, самим
добывать себе свободу, Да здравствует вооруженное восстание!" А подписано:
"Российская социал-демократическая рабочая партия". Вот посмотри, что я
принес!
Мама отложила работу в сторону. И я глаза приоткрыла, гляжу. Развязал
папа тряпку - посыпался на стол новый, блестящий шрифт.
А я до чего шрифт любила! Лучше игрушек всяких!
Бывало, прибегу к папе в типографию, завтрак принесу да и смотрю, как
он работает, - оторваться не могу. Стоит папа перед большим плоским ящиком,
а он-то весь на маленькие ящички перегородочками поделен. И в каждом
четырехугольные длинненькие свинцовые кусочки набросаны, "литеры"
называются, много-много!
Сразу посмотреть - будто бы все и одинаковые, а станешь разглядывать
ближе - на всех разные буковки. И занятные такие: выпуклые и
шиворот-навыворот. Вот в одном ящичке свинцовые кусочки только с буквой "А"
лежат, в другом - только с буквой "Б", и так вся азбука.
Стоит папа и составляет их в слова, быстро-быстро, и не уследишь. Вот
эти-то буковки все вместе "шрифтом" и называются.
Так вот, высыпал папа шрифт на стол. Блестят буковки, сыплются, шуршат,
новенькие, как игрушечки!
Захотелось и мне новенький шрифт посмотреть поближе, да вдруг как
вспомнила про Симу, подружку свою, да про весь сегодняшний день... Ох нет...
не до шрифта!.. Снова глаза закрыла, лежу, вспоминаю...

* * *

...Проснулась я нынче утром - и ничего не пойму! За окном, как всегда,
еще темно. На столе керосиновая лампа горит.
- Мама! Что это тихо как? - спрашиваю.-Почему нет гудков?
Мама молчит. Возится с утюгом. А папа еще в постели. Руки за голову
закинул, улыбается.
- Папа! Разве еще так рано? Чего ты не встаешь?
- Тихо, говоришь? Гудков нет? - папа усмехнулся. - Не загудят нынче
гудки, Танюша.
Я начинаю догадываться.
- Забастовка, папа?
- Забастовка, дочка.
Когда я прибежала в класс - а училась я в церковноприходской школе, -
уже звенел звонок. Гляжу - а Симы, лучшей моей подружки, нет! И Кати нет. И
Люды. А Поля с задней парты наклонилась ко мне, шепчет в самое ухо: