"В.Вересаев. Художник жизни. (О Льве Толстом.)" - читать интересную книгу автора

конюшне; это ломает им ноги". "Молодость моя, - пишет он еще, - была
прекрасна по своим внутренним переживаниям. Огромная вера в себя,
великолепные порывы души, что-то бурное во всей личности. У меня было
сердце, широкое, как мир, и я вдыхал все ветры неба. А потом, мало-по-малу,
я ссохся, заработался, завял. О, я обвиняю в этом только себя! Я находил
удовольствие в подавлении своих чувств и в терзании сердца. Я отталкивал
человеческие опьянения, которые мне представлялись. С остервенением я с
корнем вырывал из себя человека обеими руками, - обеими руками, полными
силы и гордости. Из этого дерева с зеленеющею листвою я хотел сделать
колонну, совершенно нагую, чтобы на вершине ее возжечь, как на алтаре, я не
знаю, какое небесное пламя".
Мать Флобера однажды сказала ему:
- Чрезмерная страсть к фразам иссушила твое сердце.
И на эти убийственные слова он, высохший для жизни обожатель фраз,
находит в сердце только такой отклик: "Великолепные слова! Муза должна
повеситься от зависти, что не она их изобрела!"
Можно умиляться на самоотверженную жизнь таких "подвижников искусства",
как их многие называют. Для меня она представляется ужасною. Где же человек
с его широкими, разносторонними потребностями души, где он сам, вне его
книг? Как, наконец, не понять, что и творение писателя только тогда будет
проникнуто живым трепетом и светом жизни, когда жизнь самого писателя
действенна, глубока, ярка, звучит всеми доступными человеку струнами? А. О.
Смирнова приводит в своих записках такие слова Пушкина: "Греки, может быть,
писали меньше, чем мы, и даже наверное меньше. Это и отличает их от нас,
современных людей. Мы слишком литературны, - в том смысле, что мы только
писатели, что мы живем вне всяких человеческих и общих интересов... Это
была счастливая эпоха, когда именно мало занимались литературой, а просто
жили, - и жизнь создавала произведения, отражавшие ее".
Флобер говорит: "Я истощился, скача на месте"... "У меня нет никакой
биографии"... У Льва Толстого есть биография, - яркая, красивая,
увлекательная биография человека, ни на минуту не перестававшего жить. Он
не скакал на месте в огороженном стойле, - он, как дикий степной конь,
несся по равнинам жизни, перескакивая через всякие загородки, обрывая
всякую узду, которую жизнь пыталась на него надеть... Всякую? Увы! Не
всякую. Одной узды он во-время не сумеет оборвать... Но об этом после.
Как всякий живой человек, Толстой не укладывается ни в какие определенные
рамки.
Кто он? Писатель-художник? Пророк новой религии? Борец с неправдами жизни?
Педагог? Спортсмен? Сельский хозяин? Образцовый семьянин? Ничего из этого
в отдельности, но все это вместе и, кроме того, еще много, много другого.

II.

Я не буду останавливаться на детстве Толстого. В детстве все мы - живые
люди; в детстве все мы, как Толстой, кипим, ищем, творим, живем. Вон даже
Флобер, и тот знал в детстве "великолепные порывы души, что-то бурное во
всей личности".
Вот - Толстой-юноша. Он живет в Казани; сначала готовится в университет,
потом становится студентом. "Единственная истинная вера моя в то время была
вера в совершенствование", вспоминает Толстой в своей "Исповеди". - "Я