"Дмитрий Вересов. Черный ворон (Ворон 1) [B]" - читать интересную книгу автора

потом отправилась в спальню и принялась доставать из комода одно за другим
платья, прикладывать их к себе перед зеркалом. Остановилась на кружевном
черном с глубоким вырезом, которое так подтягивает ее высокую, большую,
по-девичьи тугую грудь (тут после Никитушки мама помогла), подчеркивает
тонкую талию - надо же, талия такая же, как в восемнадцать лет, а кажется
еще изящней, поскольку обольстительно округлилось все, что по соседству...
Ножку... ножку он в этом платье увидит лишь чуть-чуть, до щиколотки... Ну
ничего, потерпит, зато потом... Белье... нет, не надо, на этот предмет у
нее особая заготовка. Мамины духи... по капельке за уши, одну в вырез
платья. Совсем немножечко помадой по губам - и все. Сегодня она и так
румяная. Мамину золотую цепочку с пентаграммой? Рискованно... но он же
ничего не подозревает... Можно ему наврать что-нибудь, зато какой сильный
амулет!.. Ой, забыла! Курения!
Ада опрометью выскочила из спальни и, вбежав в мамину комнату,
вытащила из шкафчика шкатулку, а из нее - два небольших красноватых
конуса. Понюхала. Оно! И скорее в гостиную, накрывать на стол.
Она села в кресло и поджала ноги, с удовольствием оглядывая результат
своих трудов. На белой крахмальной скатерти вазочка с салатом, икра, тонко
нарезанная копченая колбаска, бутылка холодного шампанского - больше
ничего спиртного нельзя, а то убьет пыл или уведет в нежелательную
сторону. Два прибора - маленькая тарелка на большой, два хрустальных
фужера, в которых отражаются солнечные лучи, разбиваясь на мелкие радужные
брызги. На фортепиано стоят наготове новые свечи, а в бронзовой кадильнице
- нет, не маминой, конечно, а просто в большой пепельнице на лапках -
конусы ароматических курений вершинками вверх. Наготове и проигрыватель с
пластинками. И как хочется думать, что ты сидишь здесь в радостном
предвкушении встречи с любимым. С любимым., единственным, а не с... Нет.
Ровное дыхание. Ровное дыхание...
Когда мама определила, что от академика больше нет проку, Ада уже
давно знала об этом сама. После рождения Никиты прошло почти два года, и
за эти два года академик, как говорится, был с ней только два раза,
точнее, полтора. В самом этом факте она не видела особой беды, поскольку
как раз Всеволода Ивановича, законного мужа, ее молодая плоть жаждала
меньше всего. И дело, конечно, не в возрасте - Ада не сомневалась, что у
нее хватило бы разных разностей на такой пустяк, как укрепление убывающих
сил мужа. А не хватило бы, так у мамы заняла. Но с академиком ей это было
ни к чему. Она была даже рада, что так редко приходится сносить его
похотливые стоны, закусив губу, старательно изображать экстаз. Но не это
главная беда. Хуже, намного хуже другое - само семя академика увяло,
выдохлось на Никитушке. А он, хоть и славный пока, круглый да розовый, от
девочки и не отличить... И все же, когда купаешь его или штанишки меняешь,
плакать хочется, глядя на его писеньку. "Наука наша через женщин
передается", - говорила ей мать. И погибнет, стает без следа наука мамина,
если не будет дочки, прямой наследницы, причем сильной, не слабее мамы.
Через саму-то Аду передача плохая получилась - не дала Белая Мать, не
благословила. Если что Ада и умеет, то только через маму, через ее
заговоры, ее снадобья, ее инструмент, который у Ады в четверть силы
работает, как бы нехотя. А ворожить хоть и может, только так, что все
выходит наоборот. Никитушку вот наворожила... Но теперь бессилию конец. В
чем Белая Мать отказала, то Рогатый даст, и с лихвою! Ведь такая сила,