"Олег Верещагин. Будьте бдительны! Сборник рассказов" - читать интересную книгу автора

лежащего на земле предмета бойцы молча расступились, давая дорогу.
Верещагин подошел. Посмотрел на испятнанный темным брезентовый мешок.
Тихо спросил:
- Димка?
- Угу, - сказал чернобородый, с серьгой в ухе кряжистый цыган из сотни
Басаргина. - Отдай штатовца, командир, отдай, мы хоть душу успокоим...
- Заткнись, - приказал надсотник. Опустился на колено, отогнул край
мешка. Посмотрел - спокойно, без слов, только лицо вдруг задергалось.
Успокоилось. - Дима-Дима... - тихо, почти нежно сказал он. Погладил рукой
что-то слипшееся и темное, видневшееся в мешке.
- Они ему глаза вырезали, - сказал со злыми слезами рыжий парнишка,
державший на плече РПК. - Командир, отдай янкеса, отдай, слышишь?!
- Тихо, - не приказал, а попросил Верещагин. Подошел к офицеру и одним
рывком за скрученный на груди камуфляж приподнял его по стене на полметра. -
Что вы сделали? - спросил надсотник так, что все вокруг замолчали. - Что вы
сделали, изверги?
Но молчание американца будто лишило его сил. Он отпустил янки и
ссутулился. Американец расправил камуфляж и вдруг сказал - почти без
акцента:
- Ваш мальчьик промольчал. Нитчего не сказал.
- Я был учителем, - сказал Верещагин, поднимая на американца глаза. -
Понимаете вы, я был учителем, я хотел всю жизнь учить таких, как он, нашей
истории. Всего лишь учить их истории... - его лицо опять дернулось, он
махнул рукой: - Уходите... - мельком глянул на погоны
американца, -...капитан. Идите, идите.
Никто не возразил. Американец снова расправил форму на груди:
- Я не буду уходить, - сказал он тихо. - Я пришель к вам и принес
мальчика. Я трус. Я испугалься его спасти. Я хотел стрелять, но я
испугалься. Тепер я буду с вами. Если вы меня возьмьете. Есльи вам не нужно
труса, то пусть мне отдадут пистольет. Я не стану жить тогда.
- Верните ему оружие, - сказал Верещагин. - И проводите его ко мне, нам
надо поговорить. А умереть мы все всегда успеем. Никогда не надо торопиться
умирать... мы все торопимся умирать и не успеваем жить... - и надсотник
пошел по коридору.
В тишине было слышно, как он плачет - тяжело и хрипло, как будто
разрывается металл...

***

- Может, выпьете? - спросил Пашка, не пряча от сотника опухших от слез
глаз. - Я водку принесу. Настоящую.
- Паш, ты же знаешь, что я не пью, - покачал головой надсотник. Подумал
и добавил: - Спасибо.
- А я бы выпил, - Пашка сцепил на столе пальцы. - Смешно, Олег
Николаевич. Столько убитых. На каждой улице каждый день убитых детей
подбирают. А я почему-то из-за него плакал. Мы с ним даже друзьями не были.
Когда Сашка Коновалов погиб, я не плакал, а мы с ним с семи лет дружили... с
моих семи, с его восьми. А тут взял и заплакал. Смешно, - повторил он. -
Давайте я вам бутерброд сделаю. С копченкой. Есть копченка.
- Паш, не надо ничего, - поморщился Верещагин и тяжело лег, закинув на