"Олег Верещагин. Игры на свежем воздухе" - читать интересную книгу автора

столике под окном - это Валька заметил не сразу. Просто... здесь жила
девчонка. Это было видно сразу.
Он отметил,что над столом нет портрета ДиКаприо - и мысленно записал
дочери Короба очко. Зато тут был магнитофон - двухкассетник с колонками,
поставленными на полочки под потолком, как дома у самого Вальки. И кассеты
лежали стопкой - без полки, но аккуратно.
В открытое окно тянуло сырым, но неожиданно теплым воздухом.
Валька не удержался и вошел - посмотреть кассеты.К его удовольствию,
тут оказались любимые им "Агата Кристи" и "Любэ" - это обычно девчонки не
слушают. Была тут и Ванэсса Мэй, которую Валька тоже не прочь был
послушать - но были и несколько совершенно незнакомых групп и исполнителей,
частично - на белорусском. И оказались две кассеты с записью "Джизас
Крайст - Суперстар", в русском и английском вариантах, вещь! Тоже странно,
что девчонка это слушает... Валька с удовольствием порылся бы в кассетах
еще, но в конце концов это была не его комната и не его вещи. И кстати -
неизвестно, как хозяйка вообще отнесется к тому, что он сюда вперся без
разрешения... Он вдруг подумал,что не помнит, видел ли вчера вечером дочь
Короба. Кажется, нет. Может, ее дома не было - или просто решила, что не
велика птица - гость из Воронежа, нечего и встречать...
Он вышел из комнаты в коридор, раздумывая, стоит ли все-таки залезть в
холодильник,но вместо этого почти машинально пересек коридор и, открыв
дверь, вышел на крыльцо.
Некрашеные доски под ногами оказались сырыми и холодными,воздух
утреннего сада тоже пробирал холодком - Валька вздрогнул и сунул руки под
мышки, но остался стоять, пораженный... тишиной.
Такой плотной,полной, абсолютной тишины мальчишка ни разу в жизни не
слышал. Было так рано, что даже птицы молчали. И - никаких звуков
человеческой жизни вокруг, словно мир вымер или просто не проснулся еще. В
городе звуки есть всегда. Всегда были какие-то звуки даже когда Валька ходил
в походы с краеведческим кружком. А тут - только капли, падая с веток,что-то
шептали - так, что Валька прислушался, словно в их шепоте и впрямь можно
было что-то расслы-шать. Изо рта у него вырывались облачка пара от дыхания -
дыхания, которое Валька против воли сдерживал, оно казалось слишком
громким...
И вдруг он услышал, как совсем недалеко, за яблоньками, переплетенными
посадками малины, девичий голос очень красиво, только очень грустно запел:
- Боже! Отведи от Беларуси
Здраду, негодиньство18
и войну...
Валька от неожиданности дернулся и подался назад. Но певшая девчонка
уже вышла из-за кустов по тропинке, почти скрытой мокрой травой, неся в
правой руке затянутое марлей ведро. Она еще что-то напевала, уже не так
громко и совсем непонятно, пробираясь к крыльцу и вздрагивая - холодные
капли с травы падали ей в калоши, обутые на босу ногу, подвернутые выше
колен голубые джинсы тоже промокли, и на красной тишотке капли расплылись
черными звездочками.
Девчонка была красивая. Это оказалось первое определение, пришедшее в
голову окаменевшему на крыльце Вальке. Ну, окаменел-то он не от ее красоты,
все-таки не в кино живем, а просто потому, что сообразил: торчит он тут в
одних трусах и неизвестно - то ли так и стоять, надеясь, что она пройдет