"Олег Верещагин. Про тех, кто в пути" - читать интересную книгу автора

Потом вспомнил про Маресьева, который летал без ног, даже говорил об этом с
начальником корпуса, который меня навестил. Он покивал, но потом грустно
сказал, что сейчас не война и никто не разрешит такого подвига.
Да и как мне летать, если при перегрузке три "же" в ушах шум и сердце
останавливается? Что тут сделаешь, какие протезы придумаешь? Он мне правда
сочувствовал. Все ребята сочувствовали, даже те, кого я не числил в друзьях
никогда.
Я пролежал в больнице все лето. Когда в очередной раз пришла Женькина
мама, я накричал на нее и сказал, что жалею о сделанном, лучше бы ее олух
сын размазался по асфальту, что она дура и не следит за ребенком...
Я сам ужаснулся, когда выкричался. Но она только сказала: "Бедный
мальчик..." - и потом ни разу мне не напомнила об этом разговоре. А я даже
не извинился - так было стыдно...
В конце сентября я вернулся в свою старую школу. Там тоже никто ни разу
не посмеялся надо мной, наоборот - даже самые безбашенные как-то тушевались
в моем присутствии. И я стал учиться. Жить как-то.
Именно "как-то", потому что мне было абсолютно все равно - что есть,
какие оценки получать, чем заниматься... Я всегда учился хорошо, мне нужны
были аттестат и характеристика в корпус. И сейчас просто не получалось
начать учиться плохо... Но мне было все равно. Понимаете?
Не помню, как я прожил этот год. Никак, наверное. Я даже не стал в
своей комнате убирать со стен постеры из "Военного парада" с разной
авиатехникой. Все равно...
Самое идиотское было в том, что я ничего такого не ощущал. Ни болей, ни
слабости, ни недомогания... Но когда в том сентябре я упрямо залез в
городском парке на "ромашку" - из-за меня пришлось останавливать аттракцион.
Я потерял сознание. И понял, что мне говорили правду. Я никогда не
смогу летать.

2.

Поезд, наконец, выскочил из леса. И я увидел Любичи. Железная дорога
шла по широкой размашистой дуге, а за большущим полем, сплошь поросшим
бурьяном, поднимались на склон волны зелени, из которых тут и там
проглядывали крыши домов.
Любичи был небольшой городок, меньше даже, чем мой родной... В Любичах
жил мой дед по отцу. Анатолий Алексеевич Баруздин.
Вообще-то он тут родился - еще до войны, хотя сам не воевал по
возрасту. Был под немцами, потом уезжал надолго, а как вышел на пенсию -
вернулся на родину. У нас он бывал очень редко. Ему не нравилась мать. Уж
чем - не знаю, не стремился я вникать в эти дряхлые разборки.
Последний раз он к нам наезжал лет пять назад, и я его почти и не
помнил, а уж быть у него не был вообще никогда. Но перед началом летних
каникул мама, доведенная до отчаянья моим сонным поведением и равнодушием ко
всему окружающему, силой оттащила меня к психологу.
И тот сделал вывод, что я нуждаюсь в смене обстановки. Желательно - на
все лето, чтобы подальше от места, где случилось несчастье и чтобы ничего
мне не напоминало о моей мечте. Родители впали в задумчивость. У них в офисе
летом самая работа.
Вечная проблема современных людей - работаем для тебя, сыночек! Но, как