"Лев Вершинин, Александр Лурье. Войти в Реку " - читать интересную книгу автора

пальцем - и размажутся.
- И братец твой, мерзость, недолго в бегах будет гулять...
Господи, да это же он про Маттиаса! Матти - в бегах?
- Я ничего не понимаю, - обреченно сказал Томас.
Петер побледнел, затем кровь вновь прилила к лицу. Тонко, со всхлипом в
голосе, он выкрикнул:
- За что же вы нас так ненавидите, сволочи?! - и начал избивать Томаса
невесть откуда возникшей дубинкой.
После первых же ударов стало ясно, что пощады не дождешься, здесь
забивают сразу до смерти. Петер лупил методично, умело, целясь в пах; Томасу
достаточно было упасть, чтобы не встать уже никогда.
И когда лучший друг несколько подустал и, упарившись, пошел к столу, на
ходу стягивая китель, Томас, собрав все силы, бросился на него сзади. Удар
скованными руками пришелся в левую часть затылка. Браслет наручника разорвал
Петеру ухо, брызнула кровь, он, тихо охнув, осел; не раздумывая, Томас
ударил еще раз, теперь - сбоку, наискось. Даже не целясь, попал точно в
висок.
Кажется, нечто хрустнуло - не громче чем цыпленок, раскалывающий
скорлупу. Петер дернулся, всхлипнул и затих. Глаза его начали стекленеть.
Мгновение или два Томас стоял молча. С его рук на труп крупными каплями
капала кровь. Труп друга детства. Труп детства. Томас обыскал тело: на
брелке, бронзовой львиной голове, подаренной некогда ("Томми и Матти -
дорогому Петеру") к шестнадцатилетию, болтался ключ от наручников.
Умывшись под краном и кое-как приведя себя в порядок, Томас достал из
шкафа штатский костюм убитого и переоделся. Брюки оказались чуть
коротковаты, зато пиджак сидел как влитой. Тщательно оглядев себя в зеркале,
Томас остался доволен. Он даже улыбнулся отражению; оно не ответило, но не
было времени обращать внимание на такие мелочи. Главное, что никто, кажется,
не услышал возни в кабинете. А еще главнее, что в столе обнаружилась целая
куча повесток-пропусков с уже заполненной графой "подпись".
Важнее этого не было ничего. Впрочем...
Достав из того же ящика пистолет, Томас сунул его за пояс. Прикрыл
Петеру глаза и пошел было к дверям, когда внезапно взгляд его упал на
недоуменно улыбающийся портрет. Скривившись, Томас плюнул прямо в
блекло-голубые, исполненные заботы о народе глазки. Портрет поморщился, но
не более того - ни дать сдачи, ни стереть плевок он был не в состоянии, так
как руки находились где-то за рамками картины. Потому, осознавая свою полную
беспомощность, портрет и вел себя смирно. Впрочем, не помогло. Не
ограничиваясь плевком, Томас, нехорошо улыбнувшись, подобрал валяющуюся на
кафельном полу дубинку и, тщательно прицелившись, метнул ее в портрет.
Дубинка угодила прямо в лоб, что-то охнуло, и, вполне удовлетворенный,
Томас, насвистывая, вышел из кабинета.
Он вел себя как ни в чем не бывало, спокойно и продуманно: не медлил,
но и не торопился, и пропуск на входе предъявил со сдержанным достоинством
вызванного по ошибке лояльного гражданина; в общем, никто не то чтобы ничего
не заподозрил, но даже и подумать не посмел, что он, Томас, хоть в
чем-нибудь виноват.
Какое-то время следовало отсидеться, дождаться темноты и - бежать.
Домой идти, естественно, нельзя, хотя хватятся его минут через
тридцать-сорок, если не через час, не раньше. К Матти? Брат принял бы,