"Лев Вершинин, Александр Лурье. Гумбибум и два Эрнеста " - читать интересную книгу автора

Группа "8 сентября - Возрождение" перестала существовать. Видимо, и в
Вальпарадисо явки провалены. Провокация? Или спецслужбам очень повезло?
Какая разница? Лео медленно поднялся на ноги и, бросив бесполезный
"каскадо", побрел по дороге к окраинам, даже не стараясь прятаться. Один в
поле не воин. Сейчас у него не было сил даже ненавидеть. Только невероятная
пустота. Еще утром он сидел дома у Санчеса и рядом была Моника. Ребята
разошлись кто куда. Абуль-Футух, кажется, в мечеть, Антуан вспомнил, что
давно не был в зоопарке. Когда некурящий Артуро засобирался в табачную
лавку, Лео вдруг понял - они все давно догадались о том, что он таил даже от
себя. И не нужны стали слова, когда они с Моникой остались вдвоем. А спустя
два часа, деликатно постучав, появился Антуан. За ним - остальные. И вот
тогда-то, за пять минут до выхода, когда Санчес уже подогнал джип, и ребята
начали в последний раз проверять оружие, Лео вдруг ощутил настоящее счастье.
По-прежнему было твердое знание: Черная Гвардия должна уйти, народ
обязан стать свободным, дело Восьмого Сентября, втоптанное в грязь -
победит. Но знание это, воплощенное в матовых стволах "каскадо", теперь
укрепилось Моникой - не растворилось, а именно укрепилось. Революция стала
Моникой, а Моника - Революцией. И никогда еще Лео не испытывал такой любви к
угнетенному народу: ведь дочерью этого народа была Моника. И это было
счастье! А когда ворота казармы оказались наглухо закрытыми и с вышек
хлестнули тяжелые пулеметы, это все равно оставалось счастьем: стрелять,
стрелять, стрелять и чувствовать, как дергается в руках надежный горячий
"каскадо". И рядом была Моника. Сейчас Лео понимал, что до сумерек они
смогли выстоять только на порыве; группы "Бета" и "Гамма" уже прекратили
сопротивление, стрельба в Южном и Северном кварталах утихла, а они еще
отстреливались - до самой темноты, пока все не сломалось: отход, затем
бегство. И грязь на обочине дороги...
Когда он вошел в город, ему хотелось столкнуться с Черной Гвардией.
Пусть нет патронов! Есть зубы и кулаки. Но это был его город. Добрый,
большой Вальпарадисо-папа, и он пожалел своего сына. Плотная предрассветная
мгла скрыла Лео, знакомые улицы привели домой. И дом открыл двери, не сказав
худого слова. Мама кинулась разогревать индюшку, отец - большой, рыхлый,
вышел из спальни и, не оказав ни слова, прижал к себе. Перстень-печатка
больно впился в спину, тот самый перстень, который был так ненавистен сыну
советника первого класса. Родители ни о чем не спрашивали, словно эти три
месяца Лео провел на лекциях в Институто-Нуэво, а вовсе не ушел из дома,
хлопнув дверью и проклял напоследок "гнусную буржуазную нору".
В гнусной норе было тепло. И отец, все также молча, положил перед Лео
письмо от дяди Андриса. Глянцевый листок с датой недельной давности сообщал,
что Лео успешно учится, готовится к сессии и передает маме привет. Да, отец
заранее позаботился обо всем, словно знал. Очевидно, завтра у советника
первого класса будет и вчерашний авиабилет, а стюардесса рейса заявит, что
Лео приставал к ней во время полета.
Отец улыбался мудро, спокойно. На груди его поблескивал значок "8
Сентября" в венке из лавра. Святая дата, оскверненная такими, как он. А сыну
хотелось только спать. Пустота в груди сбилась в плотный комок, опасный и
бессмысленный, как динамит без запала...
Утром, открыв глаза, Лео увидел мать. Молча, она протянула ему газету.
"ЗАГОВОР РАЗГРОМЛЕН!" - кричал заголовок. Снимки: ворота казармы, трупы,
изможденная женщина с искривленным от плача лицом. Подпись: "Мой Рамон был