"Павел Вежинов. Барьер" - читать интересную книгу автора

"Кастильские ночи". Настроения у меня не было, и на этот раз они мне
нисколько не понравились. Красивые, гладкие, но легковесные фразы.
Вероятно, я был несправедлив к себе - истинная красота не может быть
бессмысленной.
В понедельник я позвонил в институт доктору Юруковой. Я ничего о ней не
знал, кроме имени, даже не был уверен, что она существует. В ответ
послышался грудной женский голос, такой ровный и спокойный, что,
устыдившись, я едва не бросил трубку. Любое мое объяснение казалось мне
сейчас глупым и фальшивым. Одна надежда, что хотя бы мое имя внушит ей
уважение.
- Да, я о вас знаю, - ответила она, нисколько не удивившись. - Доротея
мне рассказывала... Отчего же, конечно, приходите. У меня к вам просьба.
Возможно, многие из вас видели это старое печальное здание с решетками
на окнах. Мне запомнились прекрасные деревья, мягкие тени в аллеях, где
разгуливали больные, отрешенные и далекие, как галактика. Настоящие
безумцы, уверовавшие в значительность своего воображаемого мира, но
добродушные, как дети. Они произвели на меня такое неизгладимое
впечатление, когда я был здесь однажды, что я не пошел второй раз в
клинику, хотя мне и назначили какие-то процедуры. И сейчас, по дороге в
больницу, я был преисполнен почтительности и даже какого-то волнения.
Но то, что я увидел, меня разочаровало. Я очутился на оживленной
стоянке, машины непрерывно то подъезжали, то отъезжали, словно в городе
было полно сумасшедших и нервнобольных. Слава богу, вахтера у входа не
было. Но зато новое здание показалось мне ужасающе неуютным и безобразным,
как и все современные здания, устаревающие прежде, чем их достроят. К тому
же никто не знал, где кабинет Юруковой. Пока я бегал, растерянный, по
этажам, перед глазами у меня кружилась, словно карусель, людская толпа,
будничная и торопливая. Особенно меня поразили больные в полосатых
бумазейных халатах, с таким видом, точно они были не люди, а овцы, которых
привели только для того, чтобы состричь с них шерсть и отпустить. Врачи с
авторучками в руках озабоченно сновали среди них, никто ни на кого не
обращал внимания, никто ни с кем не здоровался.
Я ли стал чересчур чувствительным? Или мир так изменился, пока я
бренчал на рояле? Наконец низенькая санитарка указала мне на одну из
бесчисленных дверей без номера и без таблички. Постучавшись, я вошел и
остановился в недоумении. Маленькую, как чуланчик, комнату заполняли почти
целиком кушетка, два стула и какое-то пузатое уродство, которое, вероятно,
служило письменным столом. Ко всему прочему, оно было покрыто тонким слоем
белой масляной краски, кое-где облупившейся, и это делало его похожим на
грязный, захватанный кухонный стол.
За этим столом сидела уже немолодая женщина в белом халате. Позади нее,
как страж, торчал огромный баллон, наверное, с жидким кислородом. От
смущения и досады в первую минуту я ее толком не разглядел. Пробормотал
свое имя, она кивком пригласила меня сесть. Сесть пришлось на кушетку:
выдвигать стулья, задвинутые под стол, я не решился. Только теперь я смог
ее рассмотреть. Ей было под пятьдесят, лицо - цвета пчелиного воска, но
без следов меда - было до того гладкое, бескровное, без единой морщинки,
словно лицо восковой фигуры из паноптикума. Это впечатление усиливалось
высокой девической грудью, идеально округлой и неподвижной, словно
вылепленной из стеарина.